Выйдя наружу, я достаточно уверенным шагом двинулся в путь. У дома я, в подражание капитану Даймонду, проделал умилостивительный поклон. Время я рассчитал так, чтобы прибыть к наступлению сумерек и сразу войти. Я повернул ключ, ступил за порог и закрыл за собой дверь. Зажег спичку и увидел на столике у входа те же два подсвечника. Зажег свечи и вошел с ними в гостиную. Там было пусто, я немного подождал, но никто не появился. Я обошел весь нижний этаж, и нигде передо мной не возник темный образ. В конце концов я снова вышел в холл и стал раздумывать, не подняться ли по лестнице.
Именно с лестницей была связана сцена, напугавшая меня в прошлый раз, и поэтому, приближаясь, я испытывал серьезные опасения. У подножия я помедлил, держась рукой за балюстраду и глядя вверх. Я настороженно ожидал, и, как оказалось, не зря. Медленно во мраке на верхней площадке сгустилась знакомая черная фигура. Это не была иллюзия, это была фигура, причем та же самая. Я дал ей время проявиться полностью и продолжил наблюдать. Она стояла и глядела на меня сверху, не показывая лица. Потом я решительно заговорил:
– Я пришел вместо капитана Даймонда, по его просьбе. Он очень болен и не встает с постели. Он умоляет, чтобы вы отдали плату мне; я немедленно отнесу ему деньги. – Фигура не двигалась с места и не шевелилась. – Капитан Даймонд пришел бы, но не может, – добавил я умоляюще. – Он прикован к постели.
Тут фигура медленно открыла лицо, являя мне туманную белую маску, и начала шаг за шагом спускаться по лестнице. Я инстинктивно стал отступать в направлении большой гостиной. Не спуская глаз с привидения, я задом наперед пересек порог. В середине комнаты я остановился и поставил подсвечники. Фигура приближалась, она походила на высокую женщину в прозрачном траурном одеянии. Вблизи я обнаружил, что у нее вполне человеческое лицо, только очень бледное и печальное. Мы всматривались друг в друга, я совсем успокоился, и мною руководило лишь сильнейшее любопытство.
– Отец серьезно болен? – спросило привидение.
От голоса – нежного, дрожащего и абсолютно человеческого – я подался вперед, чувствуя, что вновь теряю спокойствие. У меня вырвался удивленный возглас, потому что вместо бесплотного духа передо мной стояла красивая женщина, дерзкая лицедейка. И тут меня подтолкнул инстинктивный, неудержимый импульс – реакция на мое прежнее легковерие: я потянулся к длинной вуали, которая окутывала ее голову, и резко дернул. Вуаль почти полностью спала, и я воззрился в упор на статную красавицу лет приблизительно тридцати пяти. С одного взгляда я оценил все целиком: длинное черное одеяние, бледное, измученное горем лицо с гримом, делавшим его еще белее, ясные, блестящие глаза того же цвета, что у отца, и негодование в ответ на мою дерзость.
– Не для того, полагаю, вас послал сюда мой отец, чтобы я терпела от вас оскорбления! – крикнула она и, быстро схватив один из подсвечников, устремилась к двери. На пороге она помедлила, опять смерила меня взглядом и, вытащив из кармана кошелек, с возгласом: «Вот ваши деньги!» царственным жестом швырнула его на пол.
Колеблясь между изумлением и стыдом, я стоял на месте и наблюдал, как она выходит в холл.
Потом подобрал кошелек. И тут же раздался громкий крик и шум – что-то упало. В следующий миг, спотыкаясь, уже без подсвечника в руке, женщина вбежала обратно.
– Отец… отец! – с выпученными глазами крикнула она и кинулась ко мне.
– Ваш отец? Где?
– В холле. У подножия лестницы.
Я шагнул к двери, но женщина схватила меня за рукав.
– Он в белом, – крикнула она, – в рубашке! Это не он!
– Ваш отец дома, в постели, он тяжело болен.
Она внимательно, испытующе вглядывалась в меня.
– При смерти?
– Надеюсь, что нет, – ответил я неуверенно.
Она застонала и закрыла лицо руками.
– О господи, я видела его призрак!
Насмерть напуганная, она продолжала цепляться за мою руку.
– Его призрак? – в изумлении повторил я.
– Это расплата за мое затянувшееся сумасбродство! – продолжала женщина.
– Ах нет, это расплата за мою бестактность… за мою грубость!
– Уведите меня отсюда, уведите! – взмолилась женщина, не выпуская мою руку. – Не туда, бога ради, только не туда! – вскричала она, когда я двинулся было к холлу и парадной двери. – Вон туда, к черному ходу.
Подхватив со стола другой подсвечник, она повела меня через соседнюю комнату в заднюю часть дома. Оттуда, из судомойни или буфетной, имелся выход в сад. Я повернул ржавый запор, и мы вышли на прохладный воздух, под звезды.
Моя спутница плотнее закуталась в свое черное одеяние и, ненадолго задумавшись, остановилась. При всем волнении я не мог не испытывать острейшего любопытства. Взбудораженная и бледная, она в сумеречном освещении поражала своей живописной красотой.
– Все эти годы вы играли в весьма необычную игру, – проговорил я.
Она глядела исподлобья и, судя по всему, не хотела отвечать.
– А я ведь верил, когда сюда шел, – продолжал я. – В прошлый раз, три месяца назад, – помните? – вы очень меня напугали.
– Да, игра необычная, – ответила женщина наконец. – Но другого выхода не было.
– Разве он вас не простил?