Мистические истории. Ребенок, которого увели фейри

«Что там у вас? – мгновенно насторожился Фа-Диез. Он перегнулся через стол и развернул ноты к себе. – А, пустяки, старая опера Чимарозы[134]… Кстати, per Bacco, вчера я все напутал. Что на меня нашло? Ведь я сказал вам, что певца Ринальди зарезали на вилле за Порта Сан-Витале?»

«Да, – подтвердил я. – А что такое?»

«Сам не понимаю, как это получилось, должно быть, я все время думал о той благословенной псалтири из аббатства Сан-Витале в Гвасталле. Вилла, где убили Ринальди, находится за Порта Сан-Дзаккариа. Оттуда надо двигаться к реке, там еще старый монастырь с фресками этого… забыл, как его зовут. Ну, все иностранцы ходят смотреть, не знаете?»

«Вот оно что, теперь понятно!» – воскликнул я.

Еще бы не понятно – ворота Сан-Дзаккариа расположены в прямо противоположном от ворот Сан-Витале конце города; этим и объяснялись мои безуспешные поиски накануне. Соответственно, интересующий меня дом мог все же сохраниться. Меня снова охватило страстное желание увидеть его. Я встал, забрал письма, которые, как я сильно подозревал, содержали в себе другие письма, не отосланные по почте из тех же соображений экономии на марках, и приготовился распрощаться со стариком.

«До свидания, до свидания, – повторял Фа-Диез, пока мы шли к лестнице по темному коридору. Он вновь обрел словоохотливость: – Продолжайте, друг мой, и впредь следовать путями учености и культуры – путями, которые у нынешней молодежи, увы, не в чести, – дабы радужные надежды вашей серебряной юности достойно воплотились в ваши зрелые… Да, кстати, – прервал он себя, – я же забыл дать вам свою брошюрку об изготовлении скрипичных струн – хотел послать ее в знак своего почтения начальнику венецианского гарнизона». – И он побежал за брошюрой.

Я остался один возле двери с тремя ступенями – искушение еще раз взглянуть на картину было слишком велико. Толкнув дверь, я вошел. Длинный луч заходящего солнца, отраженный от красной церковной башни по соседству, искоса падал на лицо портрета, оживляя своей игрой светлые пудреные волосы и нежный, красиво очерченный рот, и заканчивался подрагивавшим алым пятном на дощатом полу. Я подошел к картине вплотную и на свитке с нотами, которые молодой человек держал в руке, снова прочел: «Фердинандо Ринальди, 1782». Нот как таковых не было – их имитировали произвольные штрихи и пятна, несмотря на то что название музыкального сочинения читалось без труда и никаких сомнений не вызывало: «Sei Regina, io Pastor sono».

«Вот те раз, куда он девался? – донесся из коридора звонкий голос Фа-Диеза. – А, вот вы где!» – И он вручил мне брошюру, высокопарно адресованную «блистательному генералу С. в Венеции».

Я сунул брошюру в карман.

«Не забудете доставить? – обеспокоился он, впрочем ненадолго, поскольку желал продолжить прерванную речь. – Так пусть же надежды вашей серебряной юности достойно воплотятся в золотой зрелости, дабы мир отметил ваше имя albo lapillo[135]. Ах, – вздохнул он, – доведется ли нам встретиться вновь? Я стар, любезный друг мой, очень стар! – Он причмокнул губами. – Быть может, когда вы в следующий раз окажетесь в М., я уже отойду к своим бессмертным предкам, которые, как вам известно, в тысяча четыреста девяностом году породнились с герцогским родом Сфорца!»

В последний раз! Возможно, я в последний раз вижу портрет! Что станется с ним после смерти старика Фа-Диеза?.. В дверях я обернулся и бросил на картину прощальный взгляд. Последние отблески солнца легли на смуглое, тоскующее лицо, и в неверном, трепещущем свете мне почудилось, будто голова повернулась и смотрит на меня. Больше я этого портрета не видел.

По темневшим улицам, рассекая праздную толпу гуляющих и гуляк, я устремился к Порта Сан-Дзаккариа. Было поздно, но я подумал, что, если поспешить, у меня еще будет в запасе час времени до полной темноты. Наутро мне предстояло покинуть М., и значит, я не должен упустить этот шанс – другого мне не представится. Я прибавил шагу, несмотря на дуновения угрожающе теплого, влажного воздуха и набегавшие на небо тучи.