Мистические культы Средневековья и Ренессанса

Впрочем, пытки не были приняты английским законодательством; они не исполнялись ни на Сицилии, ни в Бриндизи, ни в Равенне, ни в Пизе. Значит, признания, сделанные Тамплиерами, находившимися в этих разных странах, одинаково хорошо собранные понтификальной комиссией, согласуются в главных пунктах с признаниями, вырванными у рыцарей, истязаемых судьями, продавшимися Филиппу Красивому. Больше того, именно здесь факт, достойный быть отмеченным: показания, достигнутые папской комиссией 1309-1310 гг. со столькими предосторожностями, что и медлительный мудрец, являются более значимыми, нежели очень короткие признания, однообразные и малосодержательные, собранные в 1307 году инквизитором и людьми короля[944]. Взяв заголовок II-го тома второго судебного процесса, господин Мишле, возвращаясь с отличающей его добросовестностью к гипотезам, изложенным им в своей Истории Франции, сделал по данному пункту наблюдение, которое важно здесь отразить: «Достаточно отметить, – говорит он, – в протоколах, публикуемых нами, что опровержения почти все тождественны, как если бы они были продиктованы в соответствии с условной формулой; и, наоборот, признания все разнообразные, отличающиеся по отдельным обстоятельствам, зачастую очень наивным, которые им придают особый характер правдоподобия. Противоположное имело бы место, если бы признания были продиктованы или вырваны под пыткой: они являлись бы почти одинаковыми, и различие заключалось бы скорее в опровержениях».

Основными обвинениями, изложенными в статьях, сформулированных Римской курией, были:

Посвящение, сопровождаемое оскорблением креста, отречением от Христа и кощунственными поцелуями;

Поклонение идолу, рассматриваемому как образ истинного Бога, единого, в которого и должно верить;

Опущение освященных слов мессы;

Право, присвоенное мирскими начальниками, давать отпущение грехов;

Дозволение противоестественного преступления.

Признания, касающиеся этих основных обвинений, разве не несут на себе общего характера, с помощью которого должно рассматривать факты, показанные осуществляемыми в ордене в целом, или, по крайней мере, его главными руководителями, будучи результатом одного устава, официального или секретного статута? Таковым является первый вопрос, который мы желаем изучить. По правде сказать, наиболее темный и затруднительный в этой темной и сложной теме, и мы молимся, прежде всего, чтобы не промахнуться в нашей мысли, давая ему более широкое толкование, чем он содержит в действительности. Мы не сумеем установить, придавался ли орден целиком секретному отступлению от своей веры и нарушению своих клятв, ни даже то, предлагал ли предписанный им устав совершать это нарушение при приеме всех своих членов. Мы только попытаемся показать, что подобный устав существовал – сильный, единообразный, всегда один и тот же, несмотря на различие времени и места, пробивший брешь, насколько смог, в официальном статуте: следовательно, данный устав был согласован среди определенного числа влиятельных руководителей и распространен ими и их последователями. Это тот самый устав, природу и дух которого мы хотим определить после того, как предварительно установим его существование.

II. Имел ли орден Храма секретные статуты?

Если мы обратимся к статутам ордена Храма, тем, которые к нам пришли, то, разумеется, в них не раскроется ничего того, что утверждает странные и кощунственные практики, разоблаченные в ходе расследования[945]. Но как необходимо размышлять над вопросом, поставленным в конце предыдущей главы? Не обладал ли орден, наряду с общедоступным уставом, другим уложением, устным или письменным, разрешающим или даже предписывающим эти практики, секретным уставом, открываемым одним подчиненным, и которому подчинялось большое число членов? Мюнтер вместе со всеми писателями-апологетами ордена протестуют против этого предположения. Тем не менее, нужно признать, что тягчайшие обвинения свидетельствуют в его пользу, и оно подтверждено многочисленными показаниями и самими определениями статей, на основании которых Тамплиеры допрашивались в силу буллы Faciens misericordiam.