Мистические культы Средневековья и Ренессанса

Значит, когда первоначальные Катары помещали на вершину своей религиозной системы благого Бога, исключительный предмет их культа; когда Богомилы разделяли свои молитвы между этим Богом и Его небесным Сыном, всячески избегая вызывать недовольство падшего сына, творца материи; Люцифериане обращали свои преклонения лишь к этому последнему. Вместо Катаров, видевших в материи произведение злого Бога и полностью избегавших контакта с ним, Люцифериане искали с эту связь, чтобы понравиться их божеству. Первые отличались чистотой своих нравов, своей бескорыстностью, своей отрешенностью от вещей дольнего мира; Люцифериане, наоборот, привязывались к земным вещам, совершая удовлетворения плоти в некотором подобии жертвоприношения сотворившему демону. Эти два течения с противоположным смыслом, берущие свое начало в одной и той же доктрине, не являются феноменом, присущим одному катаризму: его выражали все дуалистические системы, и мы его обнаружим тотчас в Азии, у Исмаилитов. Одни старались обуздать плоть умерщвлением, постом и целибатом; они осуждали брак, пытаясь похитить у злого Бога все то, что могло у него отнять воздержание. Другие желали укротить плоть противоположным способом в ее насыщении: иным способом выразить презрение к ней. Они рассматривали ее как вещь, абсолютно отличную от духа, без отношения с ним и, следовательно, неспособную ему сообщить никакой скверны. Доброму Богу – дух; злому – материя и плоть. Помещенные на этом скользком склоне, они оказались здесь, чтобы подчинить дух материи, убежденные, что добрый Бог был чужд миру, видя повсюду только руку зловредного создателя, они рассчитывали его почтить, как он пожелал тому быть, культом, сообразным своему естеству.

Именно этой ветви умеренного катарского дуализма, именно этой родной сестре богомильства соответствует, согласно полному правдоподобию, это странное начало, которое один монах из Во-Сернэ (Vaulx-Cernay), принимавший участие в Крестовом походе против Альбигойцев, заимствует у определенных еретиков своего времени: «Никто не может грешить, уходя от своего воздержания»: “Nullus potest peccare ab umbilico et inferius”[1019].

Именно одним Люциферианам, а не ко всей совокупности большого катарского семейства, должно приписать следующее мнение о природе Иисуса Христа, о чем говорит Петр из Во-Сернэ: «Они даже говорили, что этот Христос, рожденный в земном и видимом Вифлееме и распятый в Иерусалиме, был злоумышленником (fuit malus); что Мария Магдалина являлась его сожительницей, и что она и есть жена, застигнутая в прелюбодеянии, о которой говорилось в Евангелии». Сколь близок этот текст с формулой отпущения грехов у Тамплиеров: «Я молю Бога, чтобы он простил вам ваши грехи, как Он их простил Марии Магдалине и разбойнику, распятому на кресте». Возможно ли, спросим мы, найти на одном отдельном пункте более четкое и более значимое соответствие доктрин? Сектанты, о ком рассказывает Петр из Во-Сернэ, не желали признавать другого Христа, кроме идеального Христа, жизнь и страсти которого могли быть зрелищем не дольней земли, но невидимого мира, небесных Вифлеема и Иерусалима. Этот Христос пребывал в дольнем мире только целиком духовным образом, в личности своего главного ученика Святого Апостола Павла. Именно здесь последняя степень и как бы крайнее ответвление докетизма. Христос не имеет больше даже просто фантастической жизни; он не воплощался внешне, как об этом думали Катары и Богомилы; тот же, кто носил это имя не более, чем обыкновенный человек и, следовательно, обманщик и хуже того – разбойник и распутник. Идеальный Христос проявился только благодаря вдохновению, сообщенному им одному из своих учеников.

III. Нравы и обряды сект, от которых вдохновлялась доктрина

Необходимо остановить внимание на нравах и обрядах растленных сект, исключительный культ которых являлся поклонением богу материи: эти нравы объясняют нравы Тамплиеров и кощунственные практики, им вменяемые. И если клевета смешалась со справедливыми обвинениями, целью которых со стороны их врагов представлялись вышеуказанные секты, в этом нет ничего невероятного. Тайна, окружавшая их собрания, их доктрина, возводившая принцип зла в ранг бога, почтение, засвидетельствованное по отношению к нему, этого вполне довольно, чтобы объяснить ужасные подозрения, тяготевшие над ними со стороны современных им правоверных христиан, подозрения порой абсурдные, часто запечатленные страстным преувеличением и слишком часто стоившие жизни тем, кто их вдохновляли. Не было ли все ложным в этих убийственных для людей подозрениях, и заслужили ли их секты, ставшие их жертвами?