Мистические рассказы

Затем я первым делом принялся за розыски этой твари, которая накликала такое бедствие, потому что решил наконец бесповоротно убить его. Попадись он мне тогда, не было бы ему, конечно, спасенья, но оказалось, что, набравшись страху от того, как безудержен я во гневе, этот мошенник почел за благо не попадаться мне под сердитую руку. Не сказать и не передать, с каким облегчением я вздохнул, убедившись, что эта гнусная тварь исчезла. Не появился он и ночью, и в кои-то веки с тех пор, как он втерся к нам в дом, я хотя бы поспал крепко и безмятежно; да, спал себе, хоть и принял на душу убийство!

Прошел еще день, потом – еще, а мой мучитель все не появлялся. Снова я стал дышать всей грудью. Чудовище перепугалось так, что его и след простыл, и – с глаз долой! Радость моя была безмерной. Страшное преступление почти и не тяготило меня. Произведен был небольшой допрос, но у меня на все был готов ответ. Приходили даже с обыском, но, само собой, ничего не нашли. За будущее нечего было тревожиться, и оно мне казалось самым радужным.

На четвертые сутки после убийства ко мне нагрянули из полиции и давай снова допытываться, что да как. Однако, в полной уверенности, что до моего тайника им век не докопаться, я себе и в ус не дул. Представители власти потребовали, чтобы я был при них неотлучно во время поисков. Обшарили все углы и закоулки. Наконец, уже в третий или четвертый раз, спустились в подвал. Ни единый мускул у меня не дрогнул. Сердце билось ровно, как у спящих сном праведника. Я прошелся по подвалу из конца в конец. Полиция во всем удостоверилась и уже готова была отбыть. Ликование так переполняло меня, что удержаться не было сил. Меня так и подмывало на радостях ввернуть хоть словечко, чтобы их уверенность в моей невиновности удвоилась.

– Джентльмены, – сказал я наконец, когда вся компания поднялась уже по лестнице, – мне очень приятно, что ваши подозрения рассеялись. Желаю вам здравствовать и быть чуточку полюбезней. Между прочим, джентльмены, ведь дом э т о т… его строили на совесть (меня до того разбирала охота поболтать непринужденно, что я уж и сам не знал, что несу), с позволения сказать, преотлично построено. Вот, стены… вы уже уходите, джентльмены?.. Прочно сложены эти стены, – и тут я, просто уж из озорства, громко постучал случившейся у меня в руках тростью в ту часть кладки, за которой стоял труп моей благоверной.

«Я замуровал это чудовище вместе с убитой!»

И – да оборонит меня Всевышний и да не оставит в когтях Архидиавола! Не успело эхо моих ударов замереть, как мне отозвался голос из могилы!.. крик – сначала приглушенный и прерывистый, как всхлипывания плачущего ребенка, а затем взмывший до протяжного, оглушительного, неумолчного воя, – какой-то совершенно не людской и не звериный вопль, рев с подвываньем, в котором слились ужас и ликование; такой мог вырваться разве что из преисподней, исторгнутый одновременно из глоток корчащихся грешников и радующихся их мукам чертей.

О том, что творилось у меня в голове, не стоит и говорить. Весь обмякнув, я, шатаясь, добрел до противоположной стены. На миг люди, задержавшиеся на лестнице, остолбенели от ужаса и изумления. Затем с дюжину крепких рук изо всех сил навалилось на стену. Она рухнула. Покойница, уже сильно тронутая тлением, покрытая запекшейся кровью, предстала в полный рост на общее обозрение. На голове у нее восседал, во весь зев разинув окровавленную пасть, проклятый зверь с горящим единственным глазом, чье коварство довело меня до убийства и чей обличающий голос предал в руки палача. Я замуровал это чудовище вместе с убитой!

Перевод В.Хинкиса

Очки

Некогда принято было насмехаться над понятием «любовь с первого взгляда»; однако люди, способные мыслить, равно как и те, кто способен глубоко чувствовать, всегда утверждали, что она существует. И действительно, новейшие открытия в области, так сказать, нравственного магнетизма, или магнетоэстетики, заставляют предполагать, что самыми естественными, а следовательно, самыми искренними и сильными из человеческих чувств являются те, которые возникают в сердце точно электрическая искра, – словом, лучшие и самые прочные из душевных цепей куются с одного взгляда. Признание, которое я намерен сделать, будет еще одним из бесчисленных подтверждений этой истины.

Повесть моя требует, чтобы я сообщил некоторые подробности. Я еще очень молод – мне не исполнилось и двадцати двух лет. Моя нынешняя фамилия – весьма распространенная и довольно-таки плебейская – Симпсон. Я говорю «нынешняя», ибо я принял ее всего лишь в прошлом году ради получения большого наследства, доставшегося мне от дальнего родственника, Адольфуса Симпсона, эсквайра. По условиям завещания требовалось принять фамилию завещателя – но только фамилию, а не имя; имя мое – Наполеон Бонапарт.