- Да взгляни же на меня внимательно! Ну, вспомни же меня, Ваня!
Это сильно! Это слишком... Пронзило осознанием, а радости нет. Почему нет радости? Ждала, что будет не так… и, наверное, не очень уверена - может, просто совпало? Опять нет ясности, только вдруг - озарение и сразу же – сомнения. А хуже неопределенности только бессильное отчаяние. Я любила, чтобы «да – да», а если нет, то уж нет. Мне. Нужна. Ясность. А сейчас нужно просто пережить тот факт, что это может быть Ваня и ему на фиг оказалась не нужна я! Пережить и хотя бы немного успокоиться, а то даже думать трудно - мысли мечутся.
Если душа теряет свой дом, то куда она девается? Что-то там о чистилище… проще говоря – она на передержке. Потом ей определяют место, или она сама его ищет и находит. И вот, представим себе, что эта душа уже в новом теле, а это пока всего лишь оплодотворенная яйцеклетка. Тогда вариантов только два – или никакого переселения душ нет, и тогда святой отец прав. Или же опыт прошлой жизни, а соответственно и память о ней, к новому телу не прилагаются. Вывод – если человек в другом теле, то он не может помнить прошлого. Сохраняется только самая его суть – психотип, скорее всего. А остальное нарабатывается опытом новой жизни. И тогда поцелуй без языка не отличительный признак особенности поведения Вани, а дань тому времени. А французский поцелуй Николая – результат жизненного опыта, обретенного в наше время. И я что – всерьез ждала, что Ваня предстанет передо мной в промасленном комбинезоне и скажет:
- Вот он – я, явился к тебе, как и обещал?
Бред же… чем я только думала? Но эти двое мыслят одинаково. У них одинаковая реакция на один и тот же вопрос, больше того – ответы почти слово в слово. Сейчас, когда я стала что-то понимать и соображать… осознание собственной тупости опустило себя любимую, как особь мыслящую, ниже плинтуса.
Присела на лавочку возле подъезда, прикрыв веки и вспоминая дословно. Я спросила тогда Ваню:
- Ты любишь липу?
- Какую Липу? Что ты… дерево? – не сообразил он сразу, а потом понял – о чем я, и улыбнулся: - Смешная… Нет, липу я не люблю.
И объяснил еще, почему не любит. А Николай? Он ответил:
- Какую Липу? А-а-а… ты о дереве? Смешная… Цветы, запах? Терпеть не могу, ненавижу.
А с чего бы Николаю так не любить ее? Вкусно же пахнет, тонко и ненавязчиво. Разве что – аллергия? Сейчас она есть почти у каждого – на все, что угодно. Но то выражение, с которым они произнесли это «Липа»...? Оно одинаковое, они оба почему-то решили, что это женщина. Будто оба считают, что
Из раздумий вывел звук шагов – мимо по тротуару шел молодой мужчина с пакетами в руках - из магазина, наверное. Уже закрыты давно… разве что круглосуточный? Мужчина… вскинулась я.
- Извините. Скажите, пожалуйста, вы любите липу?
- Чего? А-а-а… липу? Не, я больше - пальмы на турецком берегу, - заржал парень и, подмигнув мне, продолжил путь к своему подъезду. Ну, вот… ну вот!
Асфальт еще отдавал тепло, но воздух уже стал по ночному прохладным. Было как-то по-особому хорошо и уютно от горящих окон, мелькания теней за разноцветными шторами и слабого уже шума от проезжающих машин, доносящегося с бульвара… Я поднялась с лавочки. Нужно домой, там Ирка и ей сейчас плохо. Я это знала, потому что со мной тоже творилось… горько, так горько за себя, но при этом и чуточку спокойнее. И чуть легче от того, что Николай сказал, что он не остался бы – даже ради меня. Даже… Просто - чтобы выжить, и даже – ради меня. Оговорился? Или сказал, как думал?
Почему тогда, как чужой и зачем целовал? Хмыкнула, поднимаясь по ступенькам – да все по тому же сценарию – я предложила, а он не отказался. Будь мы не так на виду, может и до чего поинтереснее дошло бы. Определенно дошло бы – у меня крыша ехала конкретно. Вот и сейчас... остановилась посреди лестничного пролета, взялась за перила - вдруг голова закружится? Рухну еще, вспоминая, как рукой обхватил за пояс… глубоко так - сгиб его локтя почти на середине моей спины, а пальцы на ребрах под грудью… даже чуть приподнял, как и тогда. И ладонь на затылке – жестко, не двинуться, не отступить уже… тоже. Надежно так, знакомо, будто дома побывала. Тяжело вздохнула и потопала дальше - надумаю теперь, нафантазирую, а не нужно бы этого – трудно будет. Но и легче в определенном смысле – стало немного спокойнее за Ваню.
Ирка не страдала и не плакала - уже убрала после ужина и принимала душ. Обе девочки уснули. Я прошла в спальню, склонилась над кроваткой и долго смотрела на Аню – она спала тихо-тихо, приоткрыв крохотный ротик, раскинув ручки и чуть согнув ножки в коленках. В дверь стукнула Ирка:
- Душ свободен.
И молча прошла в спальню к Анжику. Вот и правильно, я тоже не хочу говорить о Николае. Смысл толочь воду в ступе? Рвать разговором душу? Нет смысла!