Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России

событиях, на которых в советской России было наложено цензурное “табу”, да в более

откровенной оценке происходившего и происходящего в собственной стране. Другими

словами, восстанавливаемые и анализируемые картины прошлого советской жизни по обе

стороны границы отличались не качественно, а количественно. В первую очередь это

касается области науки, культуры и искусства и отношения их представителей к

внутренней политике, проводившейся правящей партией.

52

Несколько иначе обстояло дело с раскрытием политической жизни страны, однако за

последнее десятилетие и здесь произошли столь разительные перемены, что, похоже, не

приходится ожидать никаких сенсационных, а главное - принципиально важных открытий

в до сих пор засекреченных “особых” архивах России. Максимально, на что может

рассчитывать в этой области исследователь, это выяснение истинного лица того или иного

политического деятеля и его стремлений, объяснение подоплеки остающегося загадочным

события и тому подобное, не меняющее принципиальных контуров уже известной нам

картины.

Однако, как выяснилось, существует обширный пласт жизни 20-х и 30-х годов нашего

века, оказавший мощное, а главное - продолжающееся влияние на процесс духовного

развития российской интеллигенции практически во всех областях культуры, науки,

искусства и самой жизни, до самого последнего времени остававшийся совершенно

неизвестным. Речь идет о мистических обществах, мистических движениях и орденах,

существование которых хранилось в глубокой тайне как оставшимися в живых

посвященными, пережившими годы тюремного заключения, ссылок и концентрационных

лагерей, так и официальными органами власти, скорее всего, просто забывших об их

существовании.

Догадаться о наличии такого скрытого пласта можно было и раньше с началом

публикаций фантастических произведений А.В.Чаянова, С.А.Клычкова, а главное -

знаменитого романа М.А.Булгакова о Воланде, в котором на улицах Москвы 20-х годов

вдруг объявляются потусторонние рыцари в полном антураже средневековой мистики и

оккультизма. Последующее более внимательное чтение литературы того десятилетия,

показало неслучайность интереса их современников ко всему оккультному и

инфернальному. Эта струя, хорошо прослеживаемая у раннего Булгакова, ярко проступает

в творчестве молодого В.А.Каверина, Л.М.Леонова, Ю.Л.Слезкина и многих других

современных им прозаиков.

Сходное явление на протяжении тех же 20-х годов можно обнаружить в театре и в

живописи. Символизм, превратившийся на сцене в конструктивизм, неизбежно нес в себе

мистическое восприятие мира, как бы его ни пытались трактовать теоретики театра,

рассуждая о “новом искусстве”, “пролетарском искусстве”, “биомеханике” и прочем.

Первые театральные постановки С.М.Эйзенштейна в московском театре Пролеткульта

(“Мексиканец” по Дж.Лондону, “Лена” В.Ф.Плетнева и др.), постановки

В.Э.Мейерхольда, наконец, спектакли 2-го МХАТ с участием М.А.Чехова (“Гамлет”,

“Ревизор”, “Петербург”) - все они были проникнуты попыткой оформителей и актеров

показать “жизнь невидимую”, раскрыть тайную суть изображаемого, вывернув

обыденность “наизнанку”. То же самое можно было наблюдать на художественных

выставках, где наряду с реализмом и импрессионизмом проявлялись те же тенденции, что

в литературе и в театре, сводившиеся, в конечном счете, к попытке увидеть подлинную

суть вещей, реальность которой уже не подлежала сомнению, почему и писал Н.Гумилев,

что

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для седьмого чувства.

Что питало эти стремления, порывы и надежды? Что рождало их у людей, как можно

заметить, весьма различных по своим характерам, воспитанию, образованию и

мировоззрению? Я пишу здесь о представителях искусства только потому, что их

творчество, как результат душевной и интеллектуальной жизни, продукт этой жизни,

особенно наглядно и открыто для всех, тогда как жизнь человека науки протекает

изолированно от общества, а его внутренние переживания претворяются (или

откладываются) в реалиях, требующих специальной подготовки и знаний.

53

На первый взгляд, весьма распространенный в предшествующие десятилетия, эти

искания форм и смыслов явились непосредственной реакцией на окружающую

действительность, на события мировой и гражданской войн, на годы революции, на

перестройку жизни общества и “переоценку ценностей”. Другими словами, творящие

откликались на требование времени, выполняя некий “социальный заказ”. Однако

внимательное рассмотрение общей картины происходившего убеждает в обратном: время

и общество отнюдь не требовали таких формалистических опытов и символического

прочтения реальности.

Наряду с “революционным” искусством, к слову сказать, занимавшим лишь небольшую

часть общего пространства, продолжало существовать и развиваться традиционное

реалистическое искусство, пользовавшееся у “масс” как раз большей популярностью и

любовью. Подтверждений тому находится достаточно много как в периодике тех лет,

публиковавшей письма возмущенных зрителей по поводу “футуристических” выставок и