Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России

ее “проработка” с последующим коллективным обсуждением.

Здесь мы сталкиваемся с очень важным для нас феноменом. В отличие от программ

других политических партий, говоривших о конкретных преобразованиях, анархизм

рисовал картины будущего, опираясь на идею совершенного человеческого общежития,

молчаливо опуская вопрос о возможности ее практической реализации в конкретных

условиях российской жизни.

Изучая анархистскую литературу, читатели узнавали, что основополагающей в

анархизме является свобода волеизъявления человека, недопустимость принуждения к

чему бы то ни было свободной личности, активная взаимопомощь и поддержка свободных

индивидуумов, борьба с любым видом насилия и принуждения как проявлением власти и

тенденции порабощения и эксплуатации человека человеком, отрицание иерархического

построения общества и многое другое, что невольно обращало внимание наиболее

образованных читателей на соответствие анархистских лозунгов евангельской проповеди

как основы общечеловеческой этики. С другой же стороны - невольно переводило интерес

с вопросов политики и экономики на человеческую личность и проблемы ее

взаимоотношения с обществом и мирозданием<42>. В таких кружках, если они

оказывались в поле зрения тамплиеров, начиналось более или менее регулярное чтение

лекций - сначала по экономике, социологии, философии, а затем и по другим сферам

знаний, которые открывали слушателям иную перспективу развития общества и

человеческой мысли, чем марксистские программы вузов.

Перенос акцента с экономики и политики на психологию и духовный мир человека

оказывался тем легче, что многие заповеди анархизма, имея в своих основах христианские

заповеди, совпадали с постулатами тамплиерства, как это устанавливается по корпусу

орденских легенд, в которых настойчиво проводятся одни и те же идеи: свобода воли

личности, невозможность принуждения личности к чему бы то ни было (необходимость

любого поступка должна быть осознана, как органически вытекающая из мировоззрения),

готовность жертвенного служения ближнему и дальнему, и многое другое, что

неприметным образом складывалось в некий “рыцарский кодекс”, если понимать под

“рыцарством” то идеальное, что осталось в нашем сознании от социального института

рыцарства европейского средневековья. “Рыцарь - понятие этическое, как лицо,

совершающее нравственные поступки”, - пояснял на одном из допросов

Е.Н.Смирнов<43>, понимая под этим идеал гармоничного и свободного человека,

отдающего отчет в своих словах и поступках, умеющего взять на себя ответственность за

принятые решения, ощущающего себя нужной и неотъемлемой частью мира, в котором он

живет и который преобразует по мере собственного преобразования и совершенствования.

О том же, только другими словами, говорили на допросах и остальные тамплиеры.

Сознание человека ХХ века, подготовленное всем предшествующим романтическим

периодом развития европейской литературы, воспринимало рыцаря не только как воина,

но и как защитника справедливости. Рыцарь представал человеком, добровольно взявшим

на себя миссию подвига служения добру и свету в этом мире, символом чести, стойкости,

мужества, неукоснительного исполнения долга; он оказывался наиболее ярким и

всеобъемлющим идеальным образом, понятным каждому молодому, сколько-нибудь

развитому и начитанному человеку. Можно сказать, что использование образа рыцаря

было одной из самых удачных идей, позволявшей при желании каждому воплотить в

своей жизни блистательную сказку, - в жизни, казалось бы, начисто лишенной

возможности сказок; в жизни, где делалось все, чтобы осмеять любую высокую

романтику, низвести ее до пошлости быта и дезавуировать самые высокие порывы. Уже

это обстоятельство позволяло человеку, прикоснувшемуся к идее рыцарства, отдаться ей с

непосредственностью юности, тем более, когда почва была подготовлена лекциями,

расширявшими кругозор неофита, рождавшими желание идти к знанию все дальше и

дальше, вкушая “запретный плод духа”.

71

Подобная ситуация, как мне кажется, способна с наибольшей вероятностью объяснить

странный, на первый взгляд, факт, что “тамплиерами” оказывались не только члены

Ордена тамплиеров, но и слушатели самых начальных “рыцарских” кружков. Например,

по воспоминаниям В.И.Филоматовой, она с подругой была “посвящена в тамплиеры”

А.А.Солоновичем в первое же их с ним свидание, после чего только и начались занятия в

кружке и последующие посвящения в орденские степени<44>. Как могла получиться

такая скоропалительность? Мне представляется, что в данном случае действия

Солоновича исходили из романтичности ситуации, тем более, что пришедшие к нему

девушки, заканчивавшие 1-й МГУ (одна - медицинский факультет, другая - химический),

оказались достаточно подготовлены, чтобы раскрыть перед ним интерес к вопросам

именно духовного порядка, формирующим мировоззрение. Неясно другое: в какой орден

они были приняты?

Ритуальная сторона тамплиерства, введенного Карелиным в России, представляется

достаточно простой, как в том можно убедиться, читая показания А.С.Поля, совпадающие