Митральезы Белого генерала

В чем у Будищева никогда не было недостатка, так это в воображении. И вот теперь оно послушно нарисовало картину снятого на пару дней борделя, несколько фотографов и моделей обоих полов и… уж он-то покажет всем, что такое настоящая порно индустрия!

— Собирал, — робко прервал полет фантазии гардемарин. — Николай Карлович умер шесть лет назад.

— Досадно, — хмыкнул странный кондуктор. — Бизнес-план откладывается!

— Что, простите?

— Не обращайте внимания. Я только что, в очередной раз понял, что занимаюсь ерундой.

— А чем вы занимаетесь?

— В основном, гальваническими приборами.

— Погодите, — изумился Майер. — Так вы тот самый знаменитый изобретатель Будищев? Боже мой, как же я сразу не догадался!

Взволнованный юноша снова кинулся к Дмитрию и принялся в порыве чувств трясти ему руку, радуясь новому знакомству со столь известным человеком.

— Я должен немедленно представить вас остальным офицерам! Пойдемте, прошу вас…

— Александр Александрович, — мягко улыбнулся кондуктор. — Я немного старше вас и опытней. Вы позволите дать вам добрый совет?

— Да, разумеется, а в чем дело?

— Да как вам сказать… я думаю, будет гораздо лучше, если вы наденете штаны!

Тем временем Фёдор Шматов тоже обживался на новом месте. Матрос проводил его к боцману, тот поворчав для порядка о всяко-разных непонятных штатских, указал отставному ефрейтору, где будет его койка. Велел не безобразить, и сокрушенно покачав головой на совершенно сухопутный вид парня, отправился по своим делам. Оставшиеся без присмотра начальства моряки тут же обратили внимание на нового соплавателя и незамедлительно попытались выяснить, кто он таков и чем дышит.

— Глянь-ка, ребята, какого франта к нам поместили! — с явной насмешкой сказал один.

— Наверное, в первом классе кают не было, — тут же отозвался второй. — Вот яво и к нам!

— А может ён купец? — с глумливой улыбкой предположил третий.

Ответом им было, как сказал бы Будищев, ноль внимания — фунт презрения, чего матросы вынести уже никак не могли.

— Ваше степенство, вам удобно-с? — со скрытой угрозой в голосе поинтересовался кривоногий крепыш с бычьей шеей и наголо бритой головой.

— Наше дело служивое, — бесстрастно отозвался Шматов, — нам не привыкать.

— Ишь ты, служивое! И долго ли служишь?

— А это как поглядеть!

— И как же?

— Ежели царю-батюшке, так я уже вчистую вышел. А Дмитрий Николаевичу, даст бог, ещё послужу!

— Эва как!

— А вот так! Отставной ефрейтор сто тридцать восьмого Болховского полка, георгиевский кавалер Фёдор Шматов. Не вам чета, желторотые!

— Воевал, значит? — немного осадил лысый матрос.

— Само собой. Кресты кому попало не дают.

— А барин твой кто?

— Большой человек! Мы с ним вместях почитай всю Балканскую кампанию прошли. И В Румынии были, и в Болгарии турка воевали.

— И чего же он тогда простой кондуктор?

— Это ты простой, а господин Будищев, даром, что из благородных, рядовым солдатом начинал. Геройством и смекалкой выбился. Полный георгиевский бант имеет, понимать надо! С ним графы, да министры не чураются за ручку здороваться. Профессора в академиях первыми шляпы снимают, а городовые, когда он из дома выходит, честь отдают!

— Что-то ты больно складно брешешь, дядя

— Это кобели вроде тебя брешут, племянничек, а я чистую правду говорю!

На флоте всегда ценились острословы, а потому бойкий ответ Фёдора, матросы встретили дружным смехом, после чего отношения между ними наладились. Решив, что Шматов хоть и штатский, а человек дельный, они обступили его и принялись расспрашивать уже по-доброму.

— Сам-то откуда?

— Ярославской губернии, — обстоятельно отвечал тот. — Из-под Углича. Большесельской волости. Может, слыхали?

— Слыхали, как не слыхать. Почти земляки.

— Да ну?

— Вот тебе и ну!

Корабельная жизнь, штука довольно однообразная, так что всякое новое лицо невольно вызывает к себе интерес. В особенности, если это самое лицо прибыло из Петербурга и было, по словам восторженного Сашки Майера, по меньшей мере, научным светилом. Но, как говорится, гусь свинье или кондуктор офицеру отнюдь не товарищ, а потому в кают-компанию Дмитрия не приглашали, и вообще держались подчеркнуто отстраненно. Впрочем, скоро выяснилось, что Будищев и сам не особенно расположен к общению.

Как и ожидалось, на следующий день «Баку» поднял якоря и, выпустив из двух своих труб облако черного как смоль дыма, деловито зашлепал по морю своими громоздкими колесами. Затем Гусев решил, что ход недостаточен и приказал поставить паруса. Засвистели дудки боцманматов, матросы стали карабкаться по вантам и вскоре на обеих мачтах затрепыхались белые полотнища.