— А в этом что-то есть, — задумался Полковников. — Вы докладывали свои соображения начальству?
— Кому, Пилкину или Макарову? У нас на флоте свои заморочки. Нам надо миноноски отражать да десанты поддерживать. Хотя для высадки легкие станки тоже лучше. Но теперь мы на берегу, точнее в пустыне. Генералы меня и вовсе слушать не станут.
— Ну не скажите, — улыбнулся в усы капитан. — Хотя, если до его превосходительства дойдут слухи о «гауптической вахте», он может сделать весьма далеко идущие выводы на ваш счет!
— Бог не выдаст, Скобелев не съест, — беззаботно махнул рукой Будищев.
— Ладно, завтра поговорю с полковником. Вержбицкий хоть и стар, но воробей стреляный. Выгоду от нового оружия сразу почуял. Недаром он вас так защищал перед его превосходительством.
— Вот как? Я не знал…
— Вы многого еще не знаете, кондуктор, но при этом обожаете, как говорят англичане, дергать тигра за усы!
— Да я не со зла. Само как-то получается.
— Бывает, — пожал плечами капитан и выразительно взглянул на бутылку.
— Господа, — начал разливать по стаканам правильно понявший его Будищев, — предлагаю тост, за бога войны — артиллерию![20]
— Хорошо сказано! — восхитились гости и принялись чокаться своей разнокалиберной посудой.
Пирушка удалась на славу и закончилась далеко за полночь, когда изрядно подвыпившие господа-офицеры начали, наконец, расходиться по своим палаткам, шаркая по песку заплетающимися ногами. Шеман, державшийся тверже других, проследил, чтобы совсем уж уставшим господам офицерам помогли добраться до палаток нижние чины, тоже откланялся, но перед уходом погрозил радушному хозяину пальцем и настоятельно порекомендовал:
— Друг мой, будьте так любезны, снимите этот дурацкий транспарант!
— Какой еще транспарант?
— Вот этот, — указал на «гауптическую вахту» лейтенант.
— Всенепременно! Вот просто сию секунду… Федор, сними немедленно эту дрянь!
Случившийся рядом Шматов, которому эта вывеска не нравилась с самого начала, с готовностью сорвал ее и остановился в нерешительности.
— А куды ее девать?
— В… — тут же уточнил адрес кондуктор, вызвав взрыв хохота у расходящихся гостей.
— Гусары, молчать! — покачал головой смеющийся Шеман.
Что касается несколько перебравшего гардемарина Майера, то он и вовсе решил никуда не идти, а на правах старого приятеля Будищева завалился спать прямо на его походное ложе.
— Можно я здесь прилягу? — запоздало поинтересовался он у Дмитрия.
— Валяй, — махнул рукой тот, прикидывая тем временем, где устроиться самому.
Однако на Майера, как это часто случается с подвыпившими людьми, нашел стих поговорить.
— Скажи, пожалуйста, ты ведь восхищаешься Скобелевым? — неожиданно спросил он.
— Очень! — хмыкнул Будищев.
— Мне кажется, ты что-то не договариваешь! Нет, серьезно, этот случай с красноводцами, он ведь… просто невероятен!
— Эх, Сашка-Сашка, — покачал головой кондуктор. — Михаил Дмитриевич, конечно, блин, гений. Солдаты тогда реально на измену подсели, и чтобы их из ступора вывести, наверное, можно и шагистикой позаниматься, благо из текинцев стрелки, как из дерьма пуля. Только вот вы-то ни фига не гении! Пройдет лет двадцать-тридцать, и его нынешние ординарцы станут точно так же перед немцами или еще кем-нибудь выделываться. И вот тогда наши кровью умоются… ты спишь, что ли? Ну и ладно, один хрен ничего не поймешь сейчас.
Договорив свой монолог, Будищев зевнул и, недолго думая, улегся рядом с приятелем, после чего, укрывшись буркой, мгновенно заснул. А вот хорошо слышавший его Шматов задумался. Несмотря на всю свою кажущуюся простоту, Федор дураком не был и прекрасно понял, о чем говорит его боевой товарищ. Не раз и не два ему приходилось видеть, как начальство посылает солдат на убой ради достижения непонятных ему целей. «Это верно, не берегут генералы нашего брата, — вздохнул он, но тут же поправился: — Однако же Скобелев не такой, он солдата любит!»
Как и многие другие офицеры, всю жизнь прослужившие на Кавказе, полковник Вержбицкий частенько сквозь пальцы смотрел на мелкие нарушения устава или формы одежды. А потому, когда ему доложили о вызывающей вывеске над палаткой Будищева, он не стал сразу принимать карательные меры, а позвал к себе капитана Полковникова, чтобы сначала выяснить все подробности. Тот, разумеется, не стал ничего скрывать и чистосердечно поведал обо всем своему командиру, не поскупившись на краски.
— Что, так и сказал, «только его величество может отменить»? — озорно блеснув глазами, переспросил он.
— Так точно, Антон Игнатьевич!
— Вот сукин сын, — захихикал начальник гарнизона.
— Так ведь он прав, — пожал плечами капитан.
— То-то, что прав. Ничего, я и без государя императора найду, как его прижучить.
— Осмелюсь заметить, кондуктор Будищев проявил себя в деле в высшей степени…
— Не нахваливай, Петр Васильевич. Сам знаю, что этот морячок — вояка, каких мало! Ну, а посему поступим так: кто везет, того и нагрузим! Хе-хе.
— Это уж как водится, — скупо улыбнулся артиллерист.
— Прикажи-ка ему явиться ко мне, скажем, после обеда.
— Да он и сейчас здесь. В приемной сидит.
— Вот как? И зачем же?