Митральезы для Белого генерала

— Я, кажется, знаю, кто этот «злонамеренный человек», — пробурчал Дмитрий.

— Я тоже догадываюсь, а потому настоятельно рекомендую воздерживаться от необдуманных действий.

— Вы о чем? — состроил невинную физиономию прапорщик.

— Ни о чем, Дмитрий Николаевич, — тяжко вздохнул лейтенант. — Просто я видел, какое у вас лицо, когда вы целитесь.

— И что?

— Когда вы говорите о нашем общем знакомом Бриллинге, оно у вас как раз такое.

— Кстати, а вы не помните, в чьей сотне служит этот бывший гвардеец?

— Нет, а что?

— А я помню, — расплылся в улыбке Дмитрий.

Всякое большое дело в русской армии традиционно начиналось с молебна. Штурм Янги-Калы не стал в этом смысле исключением. Войска, выделенные для боя, были построены посреди лагеря, после чего началась служба. Будищев, в отличие от большинства своих подчиненных, прослушал напутствие священника без особого интереса. В положенных местах он широко осенял себя крестным знамением, клал поклоны, и со стороны могло даже показаться, что прапорщик истово молится, но на самом деле мысли его были целиком и полностью заняты стоящими рядом с моряками таманцами. Дело в том, что рядом с кривоногим крепышом Коханюком находился его субалтерн[52] — хорунжий Бриллинг, отчего-то все время косившийся в сторону своих соседей.

Наконец служба закончилась, и войска стали сниматься с места. Первым выступила колонна полковника Куропаткина, за ней пошли солдаты и казаки генерала Анненкова и только после них главные силы под командованием самого Скобелева. Дмитрий все время ждал, что тот не удержится от ободряющей речи перед выступлением, но обошлось. Генерал-адъютант ограничился инструкцией, содержание которой офицерам довели накануне. Особенно ему запомнились слова, что «артиллерия в решающий час должна беззаветно лечь вся, если это нужно для успеха атаки»[53].

— Ну что, морячки, тронулись? — осклабился Коханюк, поигрывая нагайкой.

— Только после вас, — хмыкнул в ответ Будищев, забираясь в тачанку.

— Глядите, не отставайте, — ухмылка таманца стала жесткой, как наждак.

— Не отстанем, — пообещал прапорщик, устраиваясь поудобнее рядом со Шматовым.

Федька сегодня выглядел особенно импозантно. На перепоясанной крест-накрест пулеметными лентами груди георгиевский крест, из воротника выглядывает ворот чистой рубахи, на поясе револьвер, а в руках винчестер, подаренный в свое время доктором Студитским. Дмитрий даже хотел одолжить у какого-нибудь матроса бескозырку для полноты образа, но денщик, никогда не видевший фильмов о Гражданской войне, решительно воспротивился этому.

— Ну что, махновцы, погнали? — усмехнулся Будищев, обведя взглядом свое воинство.

— Слушаю, ваше благородие, — равнодушно воспринял новую кличку Егорыч, давно привыкший к закидонам своего прапорщика, и легонько тронул вожжи.

Двигаться позади шедшей на рысях казачьей сотни было удовольствием ниже среднего, уж больно много пыли поднимали копыта коней. В другое время Дмитрий, недолго думая, приказал бы выйти вперед, но сегодня он отчего-то скромничал. Их маленький отряд уже обошел Янги-Калу, когда забухала русская артиллерия и раздался противный вой падающих снарядов.

Сегодня четвертую батарею против обыкновения не раздергали на отдельные взводы, а дали работать в полном составе, и подчиненные подполковника Мамацева не подвели. Причесав для начала всю территорию текинской крепости шрапнелью, они вскоре стали сосредотачивать огонь на отдельных участках, быстро превращая их в груды развалин. Покончив с одним опорным пунктом, артиллеристы тут же брались за другой, смешивая и его с землей.

— Красота! — подкрутил усы наблюдавший за этим Коханюк.

— Не случилось бы перелета, — поежился Бриллинг. — Как раз по нам прилетит!

— Было бы неприятственно, — согласился с ним есаул, с хитринкой посмотрев на своего субалтерна.

Два этих офицера являли собой две крайние противоположности, и только такое предприятие, как война, могло свести их вместе. Уроженец Тамани Артемий Семенович Коханюк начинал службу рядовым казаком, затем поступил в Ставропольское юнкерское училище, которое окончил по первому разряду. Как и большинству выслужившихся из нижних чинов, ему приходилось долго и упорно карабкаться на каждую новую ступень служебной лестницы.

Его подчиненный, напротив, вырос, что называется, с серебряной ложкой во рту. Не слишком усердствуя в учебе, прошел курс военной гимназии и Николаевского училища. Благодаря фамильному состоянию смог поступить в один из самых блестящих лейб-гвардейских полков[54]. Был непременным участником всех веселых пирушек и других проказ золотой молодежи, за что, в конце концов, и поплатился, вылетев из гвардии на войну.

— Как располагаете, прапорщик, могут артиллеристы взять неверный прицел, да и накрыть нас? — поинтересовался есаул у моряка.

— Снаряд как пуля, виноватого найдет, — с философским видом ответил ему Будищев из тачанки.

— Отож, — перешел на кубанский диалект Коханюк, при этом хищно раздув ноздри, как почуявший добычу хищник.