Митридат

Великолепное зрелище! В те далёкие времена лошади ценились очень высоко, а чистокровные красавцы, попирающие копытами скаковое поле гипподрома, подчас составляли целое состояние. Только знать и богатые купцы могли позволить себе подобную роскошь. Коней привозили в основном из Мидии и Парфии, они отличались быстротой и выносливостью, а от этих качеств нередко зависела жизнь воина. Были представлены здесь и полукровки, помесь лошадей скифов и благородной нисейской породы, но искушённые зрители внимания на них почти не обращали — эти скакуны никогда не выигрывали состязаний, а потому и обсуждать их достоинства считалось пустой тратой времени.

Однако, перенесёмся в конюшни гипподрома, где шла подготовка к выездке дикарей, совсем недавно пригнанных меотами в подарок царю Перисаду. Запертые в тесные стойла, эти дети вольных степей не подпускали к себе даже конюхов, поднаторевших в своём ремесле. Мохноногие, широкогрудые, с длинными гривами, они кусались, как хищные звери, и с ржанием, больше похожим на рёв медведя-шатуна, бросались на жерди загонов, разбивая их острыми копытами в щепу.

Гиппотоксоты (среди них был и Савмак) с некоторым смущением обменивались мнениями — таких звероподобных жеребцов и объезжать им не приходилось. Похоже, лошади росли в вольных табунах и ещё не видели человека.

Савмак присмотрел себе саврасого жеребца, неистовавшего больше остальных. Судя по повадкам, это был вожак табуна. И по росту и по статям он превосходил остальных диких лошадей. Юноше было известно условие предстоящего укрощения — тот, кто останется в седле, получает коня в подарок. А на этом жеребце можно уйти от любой погони…

Неожиданно раздался чей-то раздражённый голос, и на пороге конюшни появился распорядитель скачек, высокий седобородый фракиец.

— …Клянусь Сабазием, этот купец удивительный нахал! — распорядитель был взбешён. — Он осмелился обвинить нас в том, что ему подсунули неопытного наездника. Гром и молния! Будто ему не известно, что наездников выбирают по жребию.

— Да, это так, — соглашался с ним его помощник, судя по говору, тавр. — Но не всегда и не всех… — осторожно добавил он, избегая встречаться взглядом со своим начальником.

— И ты туда же! — возмутился распорядитель. — Уж не собирается ли этот купчишка поставить себя на одну скамью с высокорожденными? — спросил он язвительно.

— Ты, как всегда, прав… — смиренно пробормотал тавр и со злобой посмотрел на спину фракийца.

— То-то… — надменно вскинув голову, распорядитель подошёл к гиппотоксотам. — Мне нужен кто-нибудь из вас, чтобы заменить получившего травму наездника. Да побыстрее думайте, провалится вам в Тартар! У нас мало времени.

Гиппотоксоты переглянулись и потупились: выдержать скачки и объездку было чрезвычайно трудно. Тем более, что наезднику — конечно, если он не победитель — полагалось лишь скромное угощение и несколько оболов, а укротителя в случае удачи ждал поистине царский приз — великолепный конь.

— Собачьи дети… — плюнул разъярённый распорядитель. — Я предполагал нечто подобное. Ладно, тогда я сам назначу. Ты! — ткнул он пальцем в грудь Савмаку, стоявшему ближе всех. — И не вздумай упрямиться, — добавил с угрозой.

— Слушаюсь и повинуюсь, — спокойно ответил Савмак и под сочувственными взглядами товарищей направился к выходу.

Его охватило странное возбуждение. Что-то неподвластное ни уму, ни рассудку вдруг овладело всем естеством юноши, и он почувствовал, как забурлила кровь в жилах, а мышцы налились богатырской силой. Высоко подняв голову, с горящим глазами, он шёл за распорядителем с поистине царским величием. Зов предков, гордых воителей-пилофириков, гремел как большой тимпан в сознании Савмака; предчувствие чего-то необычного, возможно, опасного, разбудило в юноше вековые инстинкты свободнорождённого дикаря-кочевника, охотника за скальпами, вышедшего на военную тропу…

Конь оказался полукровкой. Невысокий в холке, тяжеловатый с виду, он, тем не менее, обладал удивительно упругими трепетными мускулами. Савмак хорошо знал достоинства и недостатки таких скакунов — они медленно набирали ход, что в условиях ограниченного пространства гипподрома было весьма скверным обстоятельством, не позволяющим рассчитывать на успех; зато в длинном беге им не было равных, но большая скученность вырвавшихся на первые позиции чистопородных коней мешала обойти их и победить.

Потрепав буланого полукровку за коротко подстриженную гриву, Савмак достал лепёшку с солью и протянул скакуну. С благодарностью скосив на юношу опаловый глаз, жеребец ласково прикоснулся к ладони бархатистыми губами и неторопливо, с достоинством, сжевал лакомое угощение. Теперь Савмак был уверен, что между ними установилась та невидимая связь, без которой любой уважающий своё ремесло наездник не в состоянии слиться с конём в единое целое, чтобы достичь даже невозможного.