Митридат

Невольно прислушиваясь к разговору, триремарх недовольно поморщился: пассажиры, навязанные ему всесильным Сенатом, чувствуют себя чересчур свободно и независимо. Но пусть их — у него и так достаточно забот, чтобы обращать внимание на такие несущественные мелочи. Сейчас главное — добрый попутный ветер, который поможет каравану быстрее укрыться в безопасной гавани острова Самос. Триремарх тряхнул головой, прогоняя сонную одурь, и нащупал горловину бурдюка…

В палатке было душно, но собеседники — худощавый мужчина с коротко остриженным седым ёжиком волос и уродливый горбун с огромными, тревожно поблескивающими глазами — и не подумали приоткрыть полог, чтобы впустить внутрь изрядно посвежевший ночной воздух. От ужина — небольшого осётра, запечённого в тесте и приправленного сладким соусом — остались одни хрящи, и теперь они налегали на вино, закусывая виноградом.

— …Я бы не сказал, что тебя встречали на Крите с распростёртыми объятиями, — горбун с ехидцей посмотрел на худощавого.

— Ты прав, Макробий… — задумчиво ответил тот и отпил глоток вина из небольшого дорожного кубка. — И меня это тревожит. Похоже, наш общий «друг» Дорилай Тактик зря времени не теряет.

— Несомненно, — подтвердил ростовщик. — Мои друзья на Крите обеспокоены не менее твоего, Авл Порций. По их сведениям, Дорилай нанял фалангу великолепно обученных гоплитов, готовых хоть сегодня отправиться в Синопу и скрестить мечи с наёмной пьянью, собранной стратегом Клеоном.

— А в том, что его там ждут, можно быть уверенным, — нахмурился Авл Порций Туберон. — Царица Лаодика настроила против себя почти всю знать. Она решила посадить на престол своего младшего сына Хреста, считающегося соправителем. Но завещание Митридата Эвергета уже известно всем, и юный Митридат, находящийся в бегах, конечно же, не станет отказываться от царской китары. Будь Лаодика умней и чуть дальновидней, она не стала бы унижать приближённых бывшего царя. Среди них, к нашему глубокому сожалению, увы, немало людей достойных, храбрых и уважаемых не только в Малой Азии, но и в Элладе. По моему мнению заговор против Лаодики уже созрел. Нужен только маленький толчок, и лавина покатится вниз, сметая всё на своём пути.

— Эта лавина может похоронить не только Лаодику… — как бы в раздумье сказал Макробий, бросив исподлобья на Туберона взгляд, полный злобного торжества.

— Пусть псы Гекаты сожрут сердце этой похотливой самки! — выругался Авл Порций. — Женщина на троне… Бр-р… — он содрогнулся от отвращения. — На неё сделал ставку наш достопочтимый Марк Эмилий Скавр, но теперь он в Риме, а мне приходится тут расхлёбывать то, что заварил этот горе-дипломат.

— Как я понимаю, всё упирается в юного Митридата.

— Именно. Не могу себе простить, что вовремя не отправил его в Эреб. Но кто мог предположить, что он осмелиться пойти против матери?

— Где он сейчас?

— Его видели наши агенты в горах Париадра.

— Видели?

— Возвратился только один, — угрюмо посмотрел на ростовщика Авл Порций, учуяв в его голосе злорадные нотки. — У этого волчонка уже выросли клыки. Остальные агенты, а их было больше десятка, покоятся на дне ущелий в этих проклятых богами местах.

— Прискорбно… — потупился Макробий, старательно избегая взгляда собеседника.

— Потому я тебя и разыскал, дорогой мой Макробий, — Туберон наполнил чаши. — Без тебя мне с этой задачей не справится.

— Нет покоя в этом мире… — ростовщик горестно вздохнул. — Ах, как чудно я провёл время в Риме! Воспоминания, воспоминания….

— В этом что-то есть… — насмешливо сказал Туберон. — Целебные римские термы, куртизанки, бои гладиаторов. Наконец, приятное общество клиентов[231] и промотавших семейные поместья патрициев, готовых лизать тебе пятки, лишь бы сытно отобедать на дармовщину и получить ссуду.

— Это правда, — согласился не без удовольствия Макробий. — Ты забыл ещё про мой дом на Палатине[232]. Он обошёлся мне в немалую сумму… — ростовщик не удержался, чтобы не уколоть собеседника довольно прозрачным намёком на его финансовые затруднения — несмотря на свой достаточно высокий для всадника титул и связи среди властьимущих, Туберон был по сравнению с горбуном нищим.

— О времена, о нравы… — с раздражением бросил Авл Порций и сменил позу, задев при этом огромного пса, похожего на волка.

Пёс оскалил внушительные клыки и глухо зарычал.

— Фу, Луперк! — прикрикнул на него Макробий и потрепал по загривку. — Поди погуляй… — он приоткрыл полог палатки и вытолкнул пса наружу.