Митрополит Филипп

В непролазной чаще выросли келейки, поднялся деревянный крест. Озера давали пресную воду, леса — ягоды и коренья, море кормило рыбой. Хлеба тут при первых монахах просто не было, да и позднее с зерном бывали перебои. Огородничество на Соловках получило широкое распространение, но попытки завести пашню, посеять рожь не привели к успеху. Поля быстро забрасывали из-за того, что хлеб не вызревал. А вот рыбы всегда было вдоволь. Да и скотину разводили — в основном ради молока и шерсти. Еще били нерпу и выделывали нерпичью кожу.

С поздней осени до середины весны архипелаг отделен от материка подвижными льдами; трещат морозы, снега наметает во множестве. До Кеми, где располагается ближайшая гавань, около шестидесяти верст. Летом насельников одолевает злой соловецкий комар. Ветры вечно стоят над островами, словно десница Господня крутит ручку машины, испускающей воздушные потоки…

Преосвященный Леонид в мрачных красках описал суровость природы, царящую на шести островах архипелага: «Природа глубокого севера, хотя местами не бедная по своей наружности, вообще скудна в дарах своих, как на материке, так и по островам. Леса Соловецкие непроходимы, глухи; но грубая каменистая почва мало дает питательности растениям, и деревья поднимаются медленно, неровно, засыхают прежде старости, и весьма немногие, и то лишь в середине большого острова, приобретают качества строевого дерева. Многочисленные пресные (исключительно озерные) воды; но немногие из озер обширны, а малые бесчисленные озерки и болота низменных долин лишь отравляют воздух испарениями своих гниющих вод. Нет здесь ядовитых пресмыкающихся; но летний воздух наполнен мириадами несносных мошек. Не бывает чрезмерно жестоких морозов, зато постоянная сырость. Неудивительно после такого очерка, что Соловки (прилежа притом к стране малонаселенной) оставались долго необитаемы».

Да, жизнь тут очень нелегка, и трудно даже представить себе, сколь рискованной и тяжелой она была в эпоху молодости Соловецкой обители.

Но есть в соловецких чащобах и озерах, в извилистых бухточках побережья и плавных всхолмиях срединной земли очарование, которое невозможно до конца передать на словах. Соловки обладают силой непреодолимого притяжения.

Мелководье здесь усыпано островками, и не поймешь, что называть маленьким островом, а что — грудой валунов, едва обросших травой и припущенных кустарником. Голые каменные кругляки торчат из моря, как сточенные зубы.

Иззубренное лезвие берега повсюду выстлано коричневатым пергаментом водорослей. На несколько шагов от полосы прибоя валунные россыпи сплошь покрыты неровными полосками их плоти. Запах морских трав, выброшенных волнами на прибрежные камни, звучит как соло трубы в фортепьянном концерте ароматов моря и леса.

А лес подступает к тем последним пядям, где исчезает пена, принесенная длинными языками прибоя. Тонкие, изломанные стволы деревьев напоминают руки, потянувшиеся из-под земли к небу и раскинувшие ладони листвы. Лес «пляшущий», кривенький и реденький, дальше от берега сменяется более густым, но все еще низкорослым. Деревьям не во что врастать корнями — каменистая твердь запирает им дорогу. Мало почвы, зато воды изобильно: всюду озерки, пруды, болота, наполненные водою торфянистого оттенка. Осенью червонные монетки листвы осыпаются на чернеющую подобно полированному дереву гладь ручьев… Вода всё быстро меняет, ничего надолго не оставляя в покое. Ручьи прорезают луга и тропы, устремляясь к валунному драже побережья. Бережки озер то дальше, то ближе; лужи перерастают в пруды, потом пруды высыхают, чтобы вновь появиться через пару недель. Болотца, болота и болотища заботливо укрыты периной из трав и мхов, приперчены морошкой, брусникой, черникой.

Березы и ели одеты в пятнистые плащи зеленоватых лишайников, а серые пироги камней затянуты в бархат лишайников светло-коричневых. Редкие луга заросли кипреем, на сумеречных опушках стелется можжевельник в обрамлении вереска. Валуны — гладкие и угловатые, цельные и рассеченные, одинокие и вытащенные человеком из земли, а после того сложенные в кучах, заросшие травкой или лысые — всюду, всюду, всюду. Но камень здесь уютен, он не такой хищный, как в горах, он хоть и холоден, но почему-то выглядит тепло, почти дружественно. А над самыми большими камнями поднялись мягкие округлости холмов, будто груди земли…

На всем лежит печать глубокой древности, изначалья, первых дней Творения.

Тишина пятен земли соловецкой, разбросанных по Белому морю, нежна к страннику. Чуть только отойдешь вглубь большого острова, едва стихнет рокот прибоя, и со всех сторон торжествующе подступает она, подбираясь к душе, притрагиваясь к ней шелковыми пальчиками. Никаких посторонних шумов — только стенания ветра, не стихающего никогда, «стоячего»; да шелест колеблющихся листьев, да редкие крики птиц. Над головой — мерно клубящееся серебро низкого неба.