И Залеский писал для народа. И народ его читал. А впрочем, читал ли? На польских землях цензура некоторым образом освобождала от обязанности читать творения вещих поэтов, слава которых — крылатая особа, не отягощенная пачками книг, — перелетала пограничные кордоны.
Читал ли его народ изгнанников? Читала ли его эмиграция? Каково реальное соотношение статистики читательского спроса к статистике славы? Сколько людей тогда в эмиграции и в Польше действительно читало Мицкевича? Никогда мы этого не узнаем. И этот пробел в наших познаниях, конечно же, не приближает нас к познанию столетия и его людей.
В то время когда Мицкевич преподавал в Лозаннской академии латинскую словесность, постепенно привыкая к своему ярму, в Париже министерство просвещения решило учредить кафедру славянских литератур.
«Кажется, — писал журнал «Третье Мая»[169], — что Адам Мицкевич непременно получит кафедру славянских языков и литературы во Французской коллегии (Коллеж де Франс). Это будет важным событием. Поляк столь известного патриотизма, столь великой учености и вдохновения будет в столице культурного мира открывать, объяснять и учить тому, что есть славянство».
«Млода Польска»[170] (от 25 апреля 1840 года) Сообщила: «Министр просвещения г-н Кузен запросил от палаты депутатов кредита в шесть тысяч франков на учреждение при Французской коллегии кафедры славянских литератур и языков.
Известно, что общественное мнение и выбор министра предназначают это место для Адама Мицкевича».
Домашние хлопоты и несчастья тем временем не прекращались. Госпожа Целина, родив дочку, тяжело заболела. У маленького сына было воспаление мозга, и он еле избежал гибели.
Лекции, однако, должны были идти своим чередом. Профессор быстро привлек к себе швейцарскую молодежь размахом своих лекций, широкими историко-философскими мазками, отсутствием сухости и педантизма которые обычно присущи столь ученым специалистам. Преподавательская работа, несмотря на все тяготы, давала ему полное удовлетворение. Горный климат укреплял его здоровье и улучшал самочувствие.
Нужно было, однако, оставить этот красивый город и эту работу, которая становилась все легче по мере накопления заметок, материалов и опыта.
Грустно было также покидать друзей. Ближайший из них, профессор и поэт Жюст Оливье[171] (переписка которого с Сент-Бёвом помогла Мицкевичу получить кафедру как в Лозанне, так и в Париже), был почти домочадцем изгнанника.
Госпожа Каролина Оливье, урожденная Рюше, так же как и ее муж, пишущая стихи, женщина красивая и высокообразованная, дарила Мицкевича чувством, назвать которое дружбой значило бы это чувство обеднить.
Она осталась верна этому чувству и после отъезда поэта в Париж не однажды гостила в доме Мицкевичей.
Стихотворение ее «Au po`ete Mickiewicz» вопреки условной романтичности. проливает некоторый свет на дружбу-влюбленность экзальтированной лозаннской поэтессы.
Эта тихая страна была, однако, не создана для бурного изгнанника. Он покидал ее с грустью, но в то же время с сознанием, что иначе и быть не может.
«Мы благополучно прибыли в Париж, здоровы, по крайней мере более здоровы, нежели до путешествия, — писал Мицкевич Виктору Юндзиллу[172]. — Ищем теперь квартиру и мебель. Я целыми днями бегаю и вижу, что отвык от парижских расстояний, так что очень устал… Эмиграцию нашел постаревшей, но суетливой и беспокойной».
В эмигрантской печати не было недостатка в нападках и поношениях. Уверяли, будто Мицкевич москальскими способами добился кафедры, писали о его былых триумфах в салонах Москвы, Одессы и Петербурга.
Никчемные завистники всячески клеветали на него и старались его унизить.
Мицкевич молчал, ибо он был беззащитен перед клеветой.
ПИР У ЯНУШКЕВИЧА
В первый день рождества Эустахий Янушкевич дал ужин в честь Мицкевича, который за три дня до того открыл курс славянских литератур в Коллеж де Франс. Событие это, немаловажное в жизни эмиграции, почти совпало с днем рождения поэта. По случаю сочельника торжество было перенесено на первый день праздника.
Янушкевич, издатель сочинений Мицкевича, принадлежал к числу вернейших поклонников и друзей поэта. Это был человек образованный и предприимчивый. Он закончил юридический факультет Виленского университета, позднее под началом Самуэля Ружицкого сражался в дни восстания. В. первые годы скитальчества Янушкевич издавал «Польского пилигрима».
Вместе с Александром Еловицким Эустахий основал книжную лавку и издательство. Тут печатался «Пан Тадеуш», здесь вышла в свет «Небожественная комедия», тут также появились «Три поэмы», «Балладина» и «Ангелли»[173]. До нас дошло несколько писем Словацкого к Янушкевичу, а также шуточное стихотворение, сочиненное в Ливорно, в карантине.
Янушкевич относился к Словацкому не слишком благосклонно, так же как и, другие поклонники Мицкевича, однако пригласил его на ужин.