Миттельшпиль

Как подданный австрийского монарха, он не любил русских, как поляк — почти ненавидел за разгром родной его сердцу Ржечи Посполитой[8]. Но, как здравомыслящий человек и министр, старался строить отношения с ними, объективно оценивая возможности двух стран. И как было хорошо, когда семь лет назад ему удалось организовать соглашение по Балканам. Которое, признался сам себе Агенор, разрушили эти дикие сербы своим переворотом. Теперь русские наконец занялись тем, чем им и следовало бы заниматься всегда, по мнению многих знакомых Голуховского, а именно — экспансией в очень далекой Азии, вместо Европы. Но и тут эти москали ухитрились нагадить всем Великим Державам, отхватив солидный кусок Китая, избив английского вассала и возобновив дружбу с Германской Империей. Пруссаки же, к негодованию честных австрийских немцев, пошли навстречу этим азиатам, пренебрегая политическими интересами Австрии. Коварные, как положено византийцам, русские тотчас воспользовались этим и возобновили вмешательство в балканские дела. Чем опять вызвали недовольство, и не только австрийцев. Поэтому теперь англичане и французы вышли с очень интересными, но и весьма опасными предложениями. Опасными, потому что Австрии придется фактически нарушить союз с Германией и начать конфронтацию с Россией. При поддержке Англии и Франции, конечно. Но стоит ли рисковать и насколько весомой будет эта поддержка, Агенор не мог просчитать. А также никак не мог предугадать отношение к этим предложениям императора. Отчего злился на русских еще больше.

Дверь открылась и вошедший лакей пригласил министра в рабочий кабинет монарха. Франц-Иосиф, как всегда, стоял у своего аудиенц-пюпитра, на котором, как известно, крепился листок с распорядком дня, рассчитанным строго по минутам. В том числе и с расписанием аудиенций. По которому на сегодняшний прием отводилось ровно пятнадцать минут. Пятнадцать непростых минут, в которые необходимо было уложиться, чтобы объяснить свою точку зрения на рассматриваемый вопрос.

Агенор бросил взгляд на письменный стол. Там, рядом с кожаными папками из других министерств и Генерального штаба, рядом с аккуратно сложенными в стопку подписанными сегодня документами, отдельно, чтобы подчеркнуть рассматриваемый вопрос, лежала и папка из его министерства.

— Приветствую Вас, Ваше Величество, — произнес по-немецки граф, склоняясь в поклоне.

— Добрый день, граф, — суховатым тоном ответил Франц-Иосиф. — Докладывайте.

На то, чтобы описать поступившие предложения, Агенору хватило нескольких минут. Еще примерно минут пять-семь он пытался, используя все свое красноречие, описать выгоды и недостатки принятия этих предложений. При этом он смотрел в лицо своего повелителя, стараясь определить, как тот относится к его речи. И по слегка сдвинутым бровям, а также промелькнувшей в глазах императора тени удовлетворения, когда он описывал возможные последствия для России, понял, что хочет услышать император. Поэтому закончил он доклад импровизированным заключением.

— Посему вопрос подписания секретных приложений к подписываемым официально соглашениям о покупке Рио-де-Оро и участии в решении албанского вопроса полагаю наиважнейшим. Эти соглашения с двумя Великими Державами сулят нам немалую выгоду, при том, подписывая их, мы не нарушаем наших конвенций с Берлином и Римом, — о том, что отсутствие нарушения соглашений Тройственного Союза лишь формальное, а фактически Австро-Венгрия заключает соглашения с врагами этого союза, граф благоразумно умолчал.

— А как к сим соглашениям отнесутся парламенты австрийский и венгерский? — спросил император, напомнив, что венгры уже один раз отказали своему королю в праве покупки Рио-де-Оро.

— Полагаю, Ваше Величество, вопрос удастся решить, ибо к соглашению прилагаются немалые торговые льготы для венгерских землевладельцев выгодные, — ответил Агенор, еще раз поклонившись.

— Хорошо, граф. Я доволен вашими пояснениями по этому вопросу, — ровно в положенную минуту закончил аудиенцию Франц-Иосиф.

Граф, еще раз поклонившись вышел. Судьба договоренностей была решена. И решена положительно, судя по последним словам императора. А что будут вопить эти крикуны в парламентах, никого, кроме самих крикунов, журналистов, да читающих их статьи в газетах простаков, не интересовало.

Российская империя, Петергоф. Июнь 1904 г.