Мю Цефея. Повод для подвига / Бремя предательства

Проснулся, как водится, в гордом одиночестве. Пошарил руками рядом в сене, поискал ее глазами и понял, что попал! Спохватился, внутри все оборвалось — вот же, ловкая воровка! Вскочил, бросился осматривать, обыскивать конюшню.

Лошади, сумки, седла, снаряга… Ничего не пропало вроде. И ни единого ее следа, ни длинного волоса рыжего, ни капли пойла вонючего, ни лоскутка, ни бусинки! Да как же так-то?!

Тут меня накрыло окончательно, даже в портки себе заглянуть умудрился, но и там оказалось все в полном порядке, включая утренний стояк, извините за такие подробности. Выходит, не было со мной никого этой ночью, а как иначе?! Лошади все на месте, из вещей ничего не пропало, следов ее найти не могу — значит, привиделась она мне в чудесном сне, о котором и говорить лишний раз стыдно. Ну, дела!

Выбрался я во двор в смятении чувств и полном раздрае, будто водой холодной окатили.

На ступенях борделя сидел Горбун, грелся на солнышке, выводил что-то умело на своей тростниковой свирели. Был он аккуратно пострижен, причесан и гладко выбрит, одежду ему шлюхи залатали и даже успели украсить какими-то лентами да шнурами. По всему видно, и барышнями он остался доволен, и сам этой ночью не подкачал.

Не будь у Горбуна такого выдающегося довеска к мускулистой спине, он бы без прозвища звонкого все равно не остался, так как в силу непростых жизненных обстоятельств оказался совершенно немым.

Происходил он из какого-то древнего рода с обостренными понятиями о чести и достоинстве, отчего предплечья обеих его рук украшали теперь десятки толстых поперечных шрамов — по одному на каждого убитого кровника. Поведать о своей жизни горемычной, понятное дело, ничего он мне толком не мог, но по выразительным клеймам и кандальным рубцам догадаться не составляло труда — отдувался Горбун за всю свою гордую малохольную родню с самого детства, и прибило его к нам после очередного отбытого срока прямиком с имперских галер.

Сел я с ним рядышком, послушал надрывный плач свирели и немного успокоился. Ну, привиделось всякое, с кем не бывает?!

За едой Левша все еще дулся на меня, а помятые Баламут с Капитаном оба сияли, как начищенные пятаки — им явно пошли на пользу услуги по прейскуранту.

Воздержанец и скупердяй Пес прибыл на сборы бодрее бодрого, быстро осмотрел лошадей и дал добро выезжать.

Я болтался в седле, словно куль с мукой, ничего вокруг толком не видел и не слышал, плыл как в тумане. Думал только о ней, никак не мог из головы выбросить.

Ближе к полудню с трудом, но догнал, что тревожился не напрасно — обнесла меня плутовка прошлой ночью, обокрала по-крупному, на всю оставшуюся жизнь.

Очнулся я только тогда, когда вышегорец громко выкрикнул что-то на своем птичьем языке. Мы стояли на опушке леса. Поросшая травой узкая проселочная дорога убегала, петляя, вдаль. За плоской седой равниной на горизонте уже маячили горы.

Конный разъезд преградил нам путь. Было их человек пятнадцать от силы. Кони и доспехи чернее ночи, лица бледные, глаза темные. В первый раз я увидел их живьем вот так близко.

Пес разговаривал с командиром вышегорцев раздраженно, будто пытался упрекнуть:

— Ну, и что вы тут делаете?! Ее Величество запретили своим подданным продолжать военные действия и приказали егерям вернуться в столичный гарнизон…

— Эн-мен Луанна — не моя королева, — оскалил острые зубы вышегорец.

— Та-а-ак, — ухмыльнулся Пес и потянул из ножен короткий меч.

И тут меня будто молнией шарахнуло — углядел ее наяву среди всадников! В вышегорском доспехе, на черном коне, гриву свою припрятала под островерхим шлемом…

— Я не хочу тебя убивать, — командир егерей смотрел на следопыта сверху вниз с каким-то странным умилением. — Ты верный пес, к тебе вопросов нет. Отдай нам старого хрыча и чернозуба, давай разойдемся с миром.

Тревожно зазвенели кольца, Горбун спрыгнул с лошади, секира наперевес. Свежий поперечный надрез уже сочился кровью на его левом предплечье. Баламут Блаженный тоже зачем-то спешился, то ли за компанию, то ли просто в седле устал сидеть.

Горбун поклонился, вежливо шаркнул ногой и замер. Секира в вытянутой руке указывала на вышегорца.

— Не понимаю, чего хочет этот ваш уродец, — оскалился егерь. — Что за дурацкие кривляния? Он шут?

— Вызывает тебя на поединок, — пояснил Пес. — Ты оскорбил его командира и друга, он благородного происхождения, тут замешаны вопросы чести, собирается взыскать с тебя долг крови немедленно.

— А-а-а, так это вызов?! — засмеялся егерь. — Всегда готов! С радостью!

Он не спрыгнул даже, а скорее слетел с коня, скользнул вперед смазанной тенью и набросился на Горбуна.

Много раз слышал, что вышегорцы хорошие бойцы, но скорость, с которой он двигался, причудливые движения, пугающий танец его мечей заставили меня на время забыть обо всем на свете, даже об Искре. Я смотрел, как завороженный.

На Горбуна, казалось, опасный противник не произвел никакого впечатления. Стоял он уверенно, отбивал яростные атаки неуклюже, но без особого труда. Благородное лицо светилось спокойной решимостью — в правоте своего дела и скорой победе он нисколько не сомневался.