Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

— Скажи, Георгий, — спрашивал Бойко Млатич, — а когда мы войдём в Белград, как будем воевать с янычарами? Сам же говоришь — они вооружены лучше, да и сильнее?

— Верно, но мы будем дома, а они нет. Говорю вам это не как серб, а как полководец — сражение дома — полпобеды.

Отдохнув и вооружившись за счёт гайдуков, сербы стали прорываться к Белграду. Тяжелейшие битвы с дахи ждали их под Мишаром и Делиградом, при Шабаце и Ужице. Многие потери нёс наш народ по пути в тот город, который много веков согревал их и давал им веру в свободу и справедливость.

Разведка сообщала Карагеоргию о таких настроениях среди белградских дахи:

— Они не понимают, зачем изгнанные из Белграда сербы рвутся назад. Считают, что их там больше и они сильнее, и потому искать нам с ними столкновения — дело пустое…

Георгий ничего не отвечал, лишь хитро улыбался — его ответ мы все слышали и потому понимали: готовится восстание.

Когда я слушала рассказы отца или матери о тех восстаниях, которые сербы, наверное, всю свою историю поднимали против турок (включая знаменитое сражение на Косовом поле), я представляла себе эти выступления как какую-то огромную и беспорядочную сечу, в которой стенка на стенку сходятся хорошо вооружённая турецкая рать и босоногие, но революционно настроенные сербы, отстаивающие самое дорогое, что у них есть — свободу и возможность жить без ига. Но когда я своими глазами увидела всё, что происходило в те дни в Белграде, я поняла, что к моим сказочным рисованным представлениям реальная жизнь не имеет никакого отношения.

По всему Белграду — то там, то здесь кучками собирались дахи — с одной стороны, — и сербы с другой. Все они были вооружены и передвигались по городу в полной боевой готовности. Одна группа могли смело встретить другую — и пройти мимо неё, видя, что в её составе сосед, приятель вожака этой стайки, или просто соразмеряя силы. Но в то же время, чем ближе становилось к закату, тем активнее становились эти передвижения… Не то чтобы мирному сербу опасно было пройти по улицам столицы, но сама атмосфера тогдашнего Белграда подстёгивала к тому, чтобы влиться в одну из этих группировок и с оружием в руках продолжить воинственное шествие по городу.

Вечерами и ночами столкновения случались всё чаще, крови лилось всё больше. При том, что днём ничего, как казалось, не предвещало беды — как я уже сказала, днём лагеря противников лишь одаривали друг друга грозными взглядами, сберегая силы для ночи. И тут рубили друг друга те, кто ещё вчера жил под этим палящим солнцем среди скалистых гор и вечных лесов в мире и согласии. И тому, кто посмотрел бы на этот ужас со стороны, несладко бы пришлось. А тот, кто жил здесь годами, знал — каждый борется за своё право, за свою землю и ту, которую считает своей родиной, а потому ни осудить, ни остановить бойню не решился бы, наверное, даже самый смелый — если был кто-то смелее Георгия.

Что ни говори, а там, в Австрии я не видела того, кого привыкла видеть в Белграде — сильного, смелого, до отчаяния, волевого и дерзкого, привыкшего всегда брать своё, хотя бы даже и силой. Не сказать, чтобы там притупилась моя любовь к нему, но возраст мой ещё диктовал свои правила — мне хотелось вечной схватки, вечного огня, жара, крови. Ему хотелось того же, но проявить себя там он не мог — разве что в бою, свидетельницей которого я не была. А здесь он снова стал прежним — тем, кого я почитала своим богом и кому так страстно отдавалась в постели, как не смогла бы даже Мессалина.

Будучи опытным уже стратегом, Карагеоргий сознательно создавал у нахальных дахи чувство превосходства, а сам тем временем увеличивал всё больше число сербских группировок, привлекая свою сотню, стоявшую под Орашацем, для участия в ночных столкновениях. Численность сербов была неизмеримо выше — но основная масса пряталась за городом и выходила лишь под покровом ночи, чтобы у турок не было ощущения того, что народная армия представляет опасность для султана.

— Конечно, — говорил он, — они сегодня такие же враги султану, как и мы. Но не забывайте про зов крови — случись что, они снова породнятся, побратаются под угрозой нового врага, и тогда каждый турок станет преступать нам с оружием в руках. А значит, и голову свою, и память использовать как оружие. Чем меньше будет в нём пороху, тем лучше…

Мудрость Георгия состояла и в том, что таким образом — путём не прямого открытого столкновения, как в битвах у пригородов Белграда, а медленных и поступательных действий вытеснить дахи получится незаметнее для султана. Если придёт армия и выбьет его врагов, султан напугается за пашу и власть свою собственную; а если их просто всех перебьют то там, то сям в уличных драках — вроде опасаться нечего.