Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

— Нет. Это посеет панику среди моих коллег, а мне с ними ещё работать. Сам понимаешь…

— Но как ты им потом всё объяснишь?

— Как знать, может, ещё и не придётся. Меня больше занимает другой вопрос.

— ???

— Ты не боишься, что после съёмок с бизнесом придётся покончить? Начнётся резонанс, общественное внимание… Шила в мешке не утаишь.

— Нет, не боюсь. Здесь есть несколько причин. Во-первых, без надёжных контактов с местной полицией и Интерполом я не смог бы столько лет содержать и обслуживать столь… специфический проект. Причём связи уходят корнями очень глубоко — настолько глубоко, что вырвать их не получится, это подорвёт всю подземную древесную систему. А, во-вторых, даже если что-то и случится, что маловероятно, то жалеть об этом я не стану. Всё это на протяжении последнего года я делал во имя одного человека, а его больше нет.

— Дай угадаю. Его тоже принесли в жертву? На него поступил заказ?

— Нет, тут другое. Видишь ли, раньше я любил дело, которому служил, как мне казалось, отдавался ему со всем рвением, что было у меня в душе. А сейчас ненавижу. А когда человек начинает ненавидеть свою работу, работу пора менять. Или вовсе уходить на покой — всему выходит срок, и машинам, и людям.

— Это из-за того человека? Из-за того, что он погиб?

— Да, но виновата не собственно организация. Виноваты те, кто за ней стоял все эти годы — акулы мирового капитала, как раньше писали в учебниках той страны, в которой я вырос и на которую тоже достаточно долго гнул спину. Сначала у станка, потом с автоматом в руках. Они начали всё это. Месть — вещь благородная, но с ней нужно быть аккуратным. Нужно следить, чтобы месть не превратилась в источник удовлетворения ежедневных потребностей. Я где-то эту грань упустил, но тот человек, о котором мы начали говорить, обратил моё внимание на недосмотр. Когда я всё понял, было уже поздно — маховик раскрутился донельзя…

— А что сейчас? Синдикат работает? Колёса маховика вращаются?

— Сейчас, как видишь, ты причиняешь мне убытки своими съёмками.

— И большие убытки? Дорого?

— Не дороже человеческой жизни.

— Так, может, расскажешь мне о том, кто способен даже в таком суровом человеке, как ты, пробудить сентиментального правдолюбца?

Драган с некоторым презрением посмотрел на своего собеседника — тон его казался ему надменным и вычурным.

— Мы приехали.

Картина, открывшаяся взору членов съёмочной группы, ужасала и несколько шокировала. Перед ними стояло огромное — длинное, но не очень высокое — этажа в четыре — здание старой постройки. Когда-то здесь были нормальные подъездные пути, но война разрушила их и оставила лишь направления. Однако ворота были крепкие, надёжно охранялись. По бокам от пути следования кортежа располагались вольеры с собаками — всё как и положено в подобных случаях. Само здание, серое, мрачное, больше напоминало некий заброшенный завод или мастерскую. В небо тянулась огромная дымовая труба.

— А это здесь зачем? Ты же говорил, что это была лечебница для душевнобольных.

— Для буйных. В основном для преступников.

— А труба?

— А их отапливать, по-твоему, не надо? Зимы здесь холодные, да и горы недалеко — это всё же не Америка.

Путь внутрь лежал через проходную. Она была разбита и разгромлена. Некогда она занимала два этажа, но сейчас от помещения осталась лишь маленькая каморка да следы былого величия — каркасные сваи да балочные перекрытия.

— А плиты куда дели?

— Что-то разрушено в результате ваших бомбёжек, что-то местные хулиганы да мародёры растащили.

Но самое интересное начиналось потом.

Весь корпус, дорога в который лежала через проходную, занимал четыре этажа с подвалом и чердаком. Подвал использовался для переодевания — там размещались специальные большие комнаты типа раздевалок или гардеробных, а также душевые. Там каждый приезжающий имел возможность переодеться в любой костюм, какой ему было угодно — обычно, по словам Драгана, дресс-предпочтения озвучивались в канун приезда дорогого гостя в столицу Сербии. Здесь, как в театре, костюмы были на любой вкус — и маски чумных докторов, и кожаные комбинезоны, и латексные облегающие одеяния, и латы древних рыцарей, и тоги римских императоров.

Этажом выше начиналось основное место действия. Здешние боксы были оборудованы различными столярными инструментами — тесаками, отвёртками, ножами, пилами, резаками, ножовками, зубилами, — верстаками, а также простыми незамысловатыми стульями или табуретами, привинченными к полу. Дверь каждого бокса запиралась на электронный замок — и открывалась с пульта охраны, расположенного в конце коридора. Там же сидел дневальный, который с помощью мониторов отслеживал происходящее в каждой из изолированных комнат. Стены здесь были толстые, а потолки низкие. Освещение тусклое, в лучах которого едва можно было различить очертания собеседника — другого редкие и маломощные флуоресцентные лампы не могли создать, да и ни к чему оно было здесь. Окон, понятно, не было ни в коридоре, ни в камерах — буйным больным дневной свет был не положен.