Мюррей Букчин и знахари

В нашем обществе слияние религии и морали, закреплённое церковью, образует идеологию угнетения. Но у первобытных народностей, типа бушменов, типа греков гомеровской или классической эпохи, божества не связаны напрямую с нравственными ценностями добра и зла. Как выразился Э. Б. Тейлор, у них было «богословие без морали».43 Если Букчин думает, что основной религиозной деятельностью первобытных людей является умилостивление духов, к которым они относятся с благоговением и страхом, то он снова спутал фильмы про Тарзана с документальным кино. В «простейших обществах» молитва – выражение зависимости – редко имеет значение.44 Поэтому бушмены не столько молятся богам, сколько ругают их за трудные обстоятельства: «Бушмены говорят, что бранятся на своих богов».45

Гораздо более важной, чем молитва, является магия, определяемая тем, как люди пользуются словами, предметами и ритуалами, применяя сверхъестественную силу для своих целей.46 Маг не вымаливает сверхъестественную силу, он овладевает ею. Как говорил с уважением Пол Радин про индейцев виннебаго, хотя то, что они делают, можно назвать молитвой, «кажется, что происходит чисто механическое взаимоотношение причины и следствия между приношениями людей и принятием этого со стороны духов. Последние не могут своевольно отвергнуть приношения, если только в теории».47

Букчин так редко цитирует актуальные и заслуживающие внимания исследования, что когда он всё-таки снисходит до этого, нужно держать ухо востро. Он цитирует книгу Пола Радина «Мир первобытного человека»48 (1953) в поддержку своей мысли, что шаманы – это разбойничающие сеятели страха. Наш профессор не объясняет, почему он не привлекает тот же источник, когда тот опровергает его мысль о «бездумном», принудительном обычае.49 Радин описывает шаманизм только в одном обществе – у йокутов центральной Калифорнии. Он также описывает религию другого народа, эскимосов, но без упоминания их шаманизма, что любопытно, ведь эскимосский шаманизм, пожалуй, наиболее известный из всех. С другой стороны, пример эскимосского шаманизма не поддерживает тезис, что шаманы запугивают и эксплуатируют своих собратьев. В силу общественного положения их шаманов те не осуществляют никакого управления.50 Нет этого и среди виннебаго, по которым Радин является экспертом.51 Небольшая часть текста, на которую ссылается Букчин, основывает свои обобщения на наблюдениях в одном обществе, у индейцев йокутов центральной Калифорнии. Вот что наш профессор почерпнул из Радина:

Позвольте мне подчеркнуть, что Пол Радин (которого я привлекал в качестве источника в «Экологии свободы») очень скептично относился к шаманам, считая их первыми политиками в обществах аборигенов, мошенниками, манипулировавшими своими пациентами ради собственной выгоды (что не значит сказать, будто некоторые из них не могли иметь добрые намерения ). Он продемонстрировал, что жизнь шамана была далека от призвания, но часто оказывалась хорошо организована и основывалась на трюкачестве, умении, передаваемом от отца к сыну через поколения. В консолидированных племенах шаманы становились элитой, чьё положение основывалось на альянсе с другими элитами, типа вождей.52

Букчин цитирует Радина, который вроде как говорит, что альянс шаманов и вождей являет собой «чистейшую разновидность бандитизма». И последняя цитата: «Обычный человек испытывает ужас перед практическими последствиями действий шаманов».53 Только цитаты, без ссылок на источник. За исключениями цитат, которые вводят в заблуждение, каждая отсылка к Радину является ложной.

Во-первых: Радин не говорит, что эти шаманы – политики, тем более – первые политики. Вместо этого он раскрывает тему альянса в одном племени между шаманами и вождями. Он не изображает этих конкретных шаманов применяющими политическую власть: как раз из-за её недостатка они и вступили в союз с вождями. И страх, который они вызывают в людях, «происходит не из-за их необычных способностей, которые они демонстрируют, будучи шаманами, – по сути, в этом нет ничего особенного, – а именно из-за этой связи с вождями».54