Мюзик-холл на Гроув-Лейн

– Вам пришлось пойти на это, потому что Лавиния единственная из всех нас обратила внимание на главную улику, раскрывающую подробности вашего прошлого. Стыдясь того, что ваш сын был осуждён за кражу, вы сказали всем, что он умер много лет назад, и переехали сюда, назвавшись фамилией первого мужа. Вот только вы не смогли заставить себя прикрепить к фотографии сына траурную розетку. Это было выше ваших сил. Но и среди фотокарточек живых родственников после вашей лжи ему места не было. Именно это мисс Бекхайм и показалось необычным. Она сентиментальна, фотографии имеют для неё большое значение. Ей показалось странным, что карточки сына, о котором вы так часто упоминаете, нет среди остальных фотографий. Она пыталась мне рассказать об этом вчерашним вечером, и вы, подслушав наш разговор, поняли, что действовать надо без промедления. Когда я догадалась, что имела в виду мисс Бекхайм, то мои мысли тотчас же обратились к вам. И ещё печенье, миссис Сиверли. При вашей бережливости мне сразу показалось удивительным, что вы готовите печенье на чистейшем сливочном масле и раздаёте его нищим. Это никак не укладывалось в общую картину. И ещё дверь чёрного хода, оказавшаяся запертой в тот вечер, когда пропала коробка с вещами Люсиль. Вам нужно было обеспечить себе больше времени, и вы заперли её, чтобы видеть в окно, как я возвращаюсь через парадный вход. И выключенный свет в моей комнате, хотя я отлично помнила, что оставляла лампу зажжённой. Побывав у меня, вы, уходя, по привычке экономить погасили её. Сами по себе эти мелочи казались сущей ерундой, но в свете новых событий они превратились в улики, и каждая указывала лишь на одного человека.

Сиверли кивнула, вздохнув, и в этом вздохе не было раскаяния, только сожаление.

– Печенье, надо же… – кривая усмешка обнажила желтоватые зубы. – Вот уж никогда бы не подумала… Уилбур так его любил в детстве, – доверительно поделилась она. – Единственная вещь, напоминавшая ему о том времени, когда мы оба ещё не знали своей дальнейшей судьбы. Все эти годы я откладывала каждый пенни, трудилась не покладая рук. Я мечтала скопить на маленький домик в Торки или Плимуте. Морское побережье, солёный воздух… – лицо убийцы приобрело мечтательное выражение. – Мы с Уилбуром уехали бы туда, где нас никто не знает, и попытались бы забыть о прошлом. Мы жили бы так уединённо, что никто никогда не догадался бы, через что мы оба прошли. И вот теперь… Теперь всё кончено. Так жаль… Если б вы только знали, как мне жаль, – произнесла она почти неслышно.

За окнами прошуршали шины автомобиля. Элис передала сержанту небольшой саквояж и отошла в сторону, глядя на то, как её бывшая хозяйка покидает пансион. На пороге миссис Сиверли замерла, оглянулась, суетливо протестуя, но сержант Гатри без всякой почтительности вывел её наружу, не позволив ни с кем проститься.

Дверь пансиона на Камберуэлл-Гроув захлопнулась за ними, и тут только все заметили, что стул, на котором сидела Мамаша Бенни, пуст. Рядом с ним на чайном столике лежала связка ключей, и на одном из них болталась бирка с нацарапанным наспех адресом.

* * *

– Мисс Адамсон, вы что же, всерьёз строили свои предположения исходя из этой чепухи? Печенье, фотографии, запертая дверь чёрного хода… И я тоже хорош. Подумать только – я имел глупость поверить вам на слово! Вы сказали, что разоблачите убийцу на основании неопровержимых доказательств! – Казалось, инспектор оскорблен в лучших чувствах. – Что я, по-вашему, должен написать в отчёте суперинтенданту? Да он же меня на смех поднимет!

– У вас есть признание убийцы, сэр, – холодно ответила Оливия, которую инспектор Тревишем успел изрядно утомить. – Разве этого недостаточно, чтобы выпустить мистера Баррингтона и снять с него все обвинения? Убийца разоблачён, жемчужину вы найдёте, как я и обещала. Чем вы недовольны, не понимаю.

Тревишем втянул воздух сквозь зубы, нехотя признавая правоту её слов.

Лавинию увезли обратно в больницу, так как она всё ещё была очень слаба, а прочие артисты, спустив прихожую чемоданы и сундуки, приготовились покинуть злополучный пансион и теперь сидели в гостиной, дожидаясь, когда их отпустят, и вполголоса обмениваясь мнениями по поводу произошедшего на их глазах ареста и неожиданного бегства Мамаши Бенни. Как выяснилось, она успела забрать с собой немногочисленные пожитки, заранее упаковав их в саквояж. Об этом полицейским поведала вмятина в сугробе под окном и беглый осмотр её комнаты. Чутьё, не единожды спасавшее старую гадалку в житейских передрягах, не подвело и на этот раз.

– Почему не мистер Смит? Не мисс Прайс? Не мисс Крамбл? – продолжал горячиться Тревишем, расхаживая по гостиной. Под его грубыми башмаками хрустели осколки разбитых чашек, и каждый шаг впечатывал всё глубже в ворс ковра фарфоровую пыль. Те, чьи фамилии он выкрикивал, непроизвольно вздрагивали.