Мюзик-холл на Гроув-Лейн

В начале нового, 1936 года, инспектор Тревишем всё-таки получил вожделенное повышение и личный кабинет в здании из красного кирпича на набережной Темзы, что близ Вестминстера. А вот сержанта Гатри, несмотря на то, что он, вспомнив детство, проведённое на ферме, вооружился холщовыми рукавицами и бутылью касторового масла и собственноручно добыл бесценный экспонат, сохранив Геркулесу жизнь (но, к сожалению, не достоинство) всё равно разжаловали в констебли. По этому поводу он выслушал немало уничижительных замечаний и от миссис Гатри, и от её матушки, и двух её сестриц, отличавшихся семейной склонностью к длинным саркастическим тирадам.

Илайя, присматривавший за зверинцем, с закрытием мюзик-холла на Гроув-Лейн тоже лишился работы, зато получил неожиданный подарок – откормленного гусака Чарли. Чарли был не слишком артистичен, нрав имел неуживчивый и склочный, но большая семья Илайи, в которой помимо него было ещё пять сестёр и два брата, привередничать не стала и прекраснейшим образом зажарила гуся на Рождество. Осуждать их сложно, ведь тем, кто свёл близкое знакомство с голодом, чужда сентиментальность.

Горничная Элис так и осталась горячей поклонницей однотипных голливудских лент, что снимаются быстро и неряшливо в дешёвых павильонах, и с удовольствием тратила свои немногочисленные шиллинги и выходные дни на леденцы и походы в кинотеатр, где брала всегда самые лучшие билеты. Жизнью своей она была вполне довольна: Элис теперь служила у настоящей киноактрисы – взбалмошной и нервной красотки, скроенной по заокеанскому лекалу, которая уверенно набирала популярность в киношных кругах и отдавала горничной свои платья и шляпки, как только те выходили из моды. Обязанности Элис были не в пример легче, чем на прошлом месте, жалованье выше, ну, а то, что хозяйка порой будила её далеко за полночь, чтобы послать за шампанским или льдом для коктейлей, так что с того?

После исчезновения Мамаши Бенни и отъезда Рафаила Смита на континент труппа странствующих артистов, связанная, как когда-то казалось, нерушимыми узами, распалась.

Марджори Кингсли неожиданно устроилась лучше всех – её необычный сценический талант мгновенного перевоплощения привлёк одного из ведущих антрепренёров Лондона, и вскоре по всему Вест-Энду были расклеены афиши с её именем и портретом в полный рост во фраке и нелепом кудлатом парике. Публика валом валила на её номера, а размеры гонораров превосходили самые смелые ожидания. В прошлом остались и вечные переезды, и угнетающее безденежье – Марджори наконец обрела уверенность и в себе самой, и в завтрашнем дне. Спасение не слишком красивых женщин – возраст – она встретила с благодарностью, и с молодостью попрощалась без сожалений. С годами она ещё больше располнела, фигура её приобрела величественность, манеры – некоторую томность, порождённую профессиональным успехом и востребованностью. В личном плане судьба её сложилась не так блестяще, но тем не менее после нескольких неудачных романов она обрела тихое счастье с человеком, далёким от театральных подмостков и отличающимся добротой и искренностью. Мистер О’Тулли был выходцем из большой и дружной ирландской семьи и то, что для кого-то могло бы стать весомым недостатком, Марджори посчитала неоспоримым достоинством. Многочисленное неугомонное потомство сестёр и братьев мистера О’Тулли обожало тётушку Марджи, а свекровь, женщина простая, но чуткая, распознав в невестке неизбывное внутреннее сиротство, отнеслась к ней с материнской нежностью и теплотой.

Дальнейшая судьба её подруги Эффи Крамбл тоже сложилась удачно. Получив место одной из сорока девушек в танцевальном ревю, она, словно рыбка, до сих пор томившаяся в тесной стеклянной банке и выпущенная на речные просторы, оказалась в своей стихии. «Ты и не представляешь, Марджи, как я счастлива! – писала она подруге в перерывах между репетициями. – Да, у нас очень строгие правила насчёт выпивки и мужчин, чуть что, вылетаешь из программы сразу, но ты же меня знаешь – на самом деле мне не нужно ни того, ни другого! Я очень выносливая, Марджи, моё тело – сплошные жилы. Я могу танцевать сутками напролёт, и распорядительница миссис Кудрилл (жуть какая дотошная, но меня-то ей не подловить!) сказала, что если я буду продолжать в том же духе, то скоро меня переставят в первый ряд вместо носатой задаваки Мэделин (представляю, как та взбеленится!)».