И тогда я вспомнил, что мне примерещилось у того мужчине ещё в Верхнем Уте, и затем в волдыре старухи соседней деревни – я буквально видел, как внутри пузыря дёргалось нечто чёрное, но решил, что разум и фантазия решили сыграть со мной злую шутку. Мозг как бы отрицал и прятал от меня настоящую реальность, пока сердце твердило быть сильным и сохранять мужественность. А сейчас уже накрыло озарение, и воспоминания друг за другом хлынули под всё звучащий в голове аккомпанемент этих слов её голоса, сообщая о разгневанной языческой богине, виноватой в охватившей местных жителей болезни.
И вот пузыри лопнули… Сонм мелких паучат во все стороны расползался от распластавшегося и, кажется, в этот самый миг испустившего последний вздох измождённого и иссохшегося деда, чьи соки они пили внутри, пока были крохотными, а теперь созрели до той поры, когда можно пробиться из своего кокона наружу.
Это был не борщевик и даже не бактерии, путешествующие на пауках. Эти твари попросту превращали людей в живые инкубаторы! В корм, который жрут их детишки, пока подрастают, прежде, чем разодрать оболочку несчастной жертвы, заканчивая эту нескончаемую агонию, эхом доносящуюся с самых древних времён, когда мир был совсем иным, когда не было ни динозавров ни даже горгонопсов, когда миром правили членистоногие, в океанах сновали ракоскорпионы, а по земле уже ползали точно такие же пауки. Ничуть не изменившиеся в ходе эволюции, разве что, слегка обмельчавшие в размерах, как казалось современной науке, но я-то воочию видел, какие гиганты на самом деле среди них существуют где-то в дальних уголках нашей собственной страны!
Мои ноги дрожали так, что даже если бы на нас понёсся какой-нибудь крупный мизгирь, я бы не смог сдвинуться с места, лишь тщетно прикрываясь локтями от ужаса. А вот участковый был посмелее, хотя явно тоже был крайне шокирован увиденным зрелищем. Он достал пистолет из кобуры, хвала всем любым богам, похоже, всё-таки, настоящий.
– Знаешь, что Кузминишна и остальные там причитали? – проговорил он мне и даже голос у матёрого стража правопорядка немного подрагивал.
– Матушка что-то там? – как бы переспросил я, не уверенный, о чём конкретно он интересуется.
– Да. Не здесь, но Алтае или в Сибири, точно не помню, также называют свою богиню-паучиху. Атлащ-Наха или Атлах-Наха… Или Атлач-Нача, есть уйма вариантов произношения. «Атлащ» это что-то тоже связанное с прядением. Не «мегзти», как в старославянском, но что-то на ту же тему с другого наречия, от этого слова ещё «атлас» произошёл, который материал – ткань такая очень ценная, красивая и гладкая. А «Наха», думаю, это от того же корня, что и вампирская богиня Нахема. В общем, мать-пряха, богиня-вампирша-паучиха, в том плане, что она прядёт паутину, и пьёт жизненные соки, высасывая своими клыками, – делился он не то где-то вычитанными или услышанными знаниями, не то личными догадками на основе других редких фактов и слухов.
Голос звучал без твёрдой уверенности, но, глядя на такое, я бы и сам не поверил, если б кто рассказал. В первую очередь, потому что, кажется, живыми из такой ситуации выбраться вообще невозможно. А иссушённых, худощавых и голых стариков да старух на улицу «рожать» выползало всё больше, и все вязким немощным хором что-то причитали и бормотали. Словно, их что-то тянуло наружу, будто эти существа внутри не просто пьют кровь и прочие жидкости организма, но ещё и как-то влияют на мозг, на само сознание, что человек их вынашивает и двигается на открытое пространство, дабы те расползались…
Это что же ждёт всё ближайшие деревеньки? То необычайное прямо-таки аномальное нашествие пауков после летней прогнавшей всех птиц жары, о котором рассказывала та рыдавшая в зелёном платке, это было только начало? Надо было дать им расплодиться и занять территорию, а теперь, после убийства десятков, если не сотен восьминогих, некая местная богиня разгневалась? И посылает своих отпрысков, как кару всему человечеству?!
В голове не укладывалось, казалось, что и мой разум уже действительно оплавился и поплыл. К своему стыду я обнаружил под дуновением лёгкого ветерка, что от страха на глаза аж навернулись слёзы. Такого никогда не случалось, ни от просмотра фильмов, ни от чтения книг, разве что от утраты близких и на похоронах, когда можно позволить себе проявить чувства.
А сейчас это было всё и сразу – очнувшаяся и дремавшая внутри души арахнофобия, ужас перед гигантскими созданиями, перед болью и страданиями, которые они могут причинить, перед такой угрозой для своих близких и даже незнакомых обречённых людей, ощущение оттого себя полностью беспомощным, неспособным помочь, защитить себя и их, неспособным что-либо сделать, а также волнами налетавшие мерзкие мысли о возможной собственной жуткой смерти и боязнь за саму свою жизнь от нарастающей опасности стать, если не кормом, то тогда вот таким вот покрытым волдырями-яйцами инкубатором.