Мхитар Спарапет

— С добром, мой господин, с добром. Все было так, как ты велел, — ответил Горги Младший, срывая фальшивую бороду и скинув с себя верхнюю одежду. — Правда, чуть было не узнали, — начал рассказывать он. — Я продавал иголки и жвачку. И вот какой-то воин мелика уставился на меня, все приглядывался, проклятый. Пришлось притвориться заикой. До того я заикался, что женщины даже пожалели меня…

— Видел Гоар? — прервал его Мхитар.

— Своими собственными глазами, в ее комнате. Служанка провела. Увидела она меня, кинулась и спрашивает: «Как мой Мхитар?» Я отвечаю: «Низко кланяется». Заплакала она. Потом усадила и начала расспрашивать. Часто ли ты ее вспоминаешь, о чем говоришь, где спишь, какие виды имеешь и еще разное другое. Я все отвечал, а она все спрашивала. Уморила просто… Говорила, что прибыли новые сваты, руки ее просили. Отказала она. Из грузинских краев тоже приезжали, и тоже ни с чем отослала.

— Отец не принуждает?

— С отцом она не считается. И к тому же Бархудар, этот человек с каменным сердцем, души не чает в дочери. Удивительно…

Спарапет впал в мучительные раздумья. Горги Младший заметил в глазах Мхитара слезу. Он знал, что при имени Гоар этот отважный и даже жестокий человек теряется, становится нежным и чувствительным, как юноша. Чтобы отвлечь спарапета, Горги заговорил снова:

— Когда Бархудар ехал от нас домой, по дороге затоптал лошадьми несчастную женщину и ее четверых малюток. Мужа убитой увез в Хндзореск и сжег на глазах у народа.

— В чем провинились они? — гневно спросил Мхитар.

— Обездоленный рамик бежал с семьей из села Тег, которое принадлежит Бархудару. Хотел уйти к мелику Туринджу.

— Понятно. Это он мне мстит, зверь! — Мхитар помолчал, затем пристально посмотрел на Горги: — Хочешь еще что-то сказать?

— Да. Гоар желает видеть тебя…

Больше Мхитар не задавал вопросов. Да разве же он сам не хочет ее видеть? Всем существом своим тянется к ней. В голове родились тысячи планов. Что, если переодеться и проникнуть в Хндзореск? Или вывезти Гоар под каким-нибудь предлогом из крепости и уехать, исчезнуть вместе с любимой? Но все планы рушились, едва он вспоминал о долге перед женой, перед Давид-Беком. Какой-то неведомый страх, и рассудок тоже, запрещал ему приближаться к Гоар.

Как может он покинуть нагорье, за освобождение которого была пролита кровь, эту родную и неповторимую, как материнское молоко, Армению? Как оставит он Давид-Бека, войско, народ, который только сейчас вздохнул чуть свободнее в своем доме, как расстанется со вновь созданным правительством?..

Любовь Мхитара к Гоар имела давнюю историю. Родилась она, когда ему было девятнадцать лет, а Гоар — совсем еще подросток. Юношеское чувство обернулось большой любовью…

Но случилось непоправимое: Давид-Бек женил Мхитара на Сатеник. Гоар рвала на себе волосы, заточилась в своих покоях и проклинала Мхитара. Пробовала ненавидеть его, забыть прошлое и не смогла вырвать из сердца.

Считая свое счастье загубленным, Гоар предалась сумасбродной верховой езде и охоте. По ее требованию отец выписал из Вайоцдзора ученую престарелую монахиню, та стала обучать ее грамоте.

Теперь кроме верховой езды и охоты Гоар занималась чтением старинных рукописей, которые за большие деньги покупал ей отец.

Многие просили руки Гоар. На ней хотел жениться единственный сын кафанского мелика Парсадана — военачальник Бали, потом мелик гавара Гегаркуни — Арам, старший сын мелика Шафраза из Брнакота и еще многие другие знатные лица. Но Гоар даже имени их не желала слышать. Она дала обет до конца жизни оставаться в доме своего отца, любить одного Мхитара и жить счастьем видеть его хотя бы издали…

…Воспоминания эти мучили совесть спарапета. Считая себя несчастным, он все же утешался тем большим делом, которому служил. Среди войска и в сражениях Мхитар забывал собственное горе. Но чем могла утешиться Гоар?

Светало, когда Мхитар вернулся на свою половину. Направился к жене и остановился перед дверью. Прислушался.

В щель пробивался свет. Сатеник была в комнате. По большей части она работала на рассвете, когда в замке царила полная тишина и дети еще спали.

Может, войти к ней и, отбросив все условности, рассказать, что его мучают неразрешимые сомнения, что никакими усилиями ему не удается выбросить из сердца и из головы Гоар? Как воспримет эту весть Сатеник? Изгонит его из дома или, приняв яд, покончит с собой? Последняя мысль ужаснула Мхитара. В обоих случаях его страдания не прекратятся. Куда пойти ему, от кого удалиться? От своей помощницы Сатеник, которая является его верной опорой, питает к нему почти материнскую нежность? Уйти от детей — от маленького Давида, чью улыбку он не променял бы на все блага мира? Уйти от Агарона? О нет! Не может он покинуть своих детей, свой дом, свою Сатеник. А если Сатеник уйдет, это станет двойным несчастьем. Дети осиротеют, осиротеет и он сам. Уж лучше молчать. Ничего не говорить жене. Пусть так ничего и не знает, пусть, гордая собою, живет со своими рукописями и детьми… А сам он постарается освободиться от своей страсти…