Мхитар Спарапет

Мелик Муси вернулся из-под монастыря взбешенный. Велел привести Товму и ходжу Хачика и позвать кузнеца.

Когда обреченных ввели в просторный двор, в центре которого в окружении предателей — купцов и военачальников, расставив ноги, стоял мелик Муси, многие невольно ахнули от ужаса. Казалось, несчастные только что чудом вырвались из когтей кровожадного зверя. Обнаженная грудь Товмы была окровавлена, левая рука беспомощно висела, голая спина покрыта синими подтеками. И все равно, несмотря на это, он шел с поднятой головой. Но старый ходжа Хачик был не в силах стоять на ногах. Этого почтенного человека раздели догола, ему переломали пальцы, отрезали ухо.

Состояние Товмы и ходжи Хачика потрясло даже некоторых купцов. Воины мелика, окружавшие двор, помрачнели. Многие из них видели Товму при Мараге и жалели его. Невозмутим был лишь мелик Муси. Он надеялся кровью сотника и ходжи выслужиться перед пашой. Сделает все, преподнесет Абдулле драгоценнейшие дары, оделит пленными, вручит ему ключи от города, дабы смягчить его и спасти город от разгрома.

Увидев обреченных, кузнец понял, зачем позвали его. Он побледнел, выпустил из рук мешок с инструментом и начал креститься.

Ходжу Хачика поставили на колени перед меликом. Товма же, широко расставив ноги, чтобы не упасть, взбешенным взглядом уставился на мелика. Тот в страхе отвел глаза и сказал:

— Слушай, сотник Товма, будь разумен, иди и убеди своих разбойников сложить оружие и предаться моему милосердию.

— Я не предатель и подчиняюсь воле лишь одного человека — Верховного властителя Мхитара, — ответил Товма, с трудом раскрывая распухшие, окровавленные губы.

— Здесь я властитель! — заорал мелик. — Или подчинись моему приказу и спаси себя и жену, или отдам в руки палачу.

— Делай что хочешь, изменник, — ответил спокойно Товма. — Я жалею, что тебя, собаку, не повесил в первый же день моего прибытия сюда.

— Ты осмеливаешься… — взбесился мелик.

— Но будешь повешен. Еще ни один предатель не избежал веревки.

— Кузнец! — рассвирепел Муси. — Кузнец, подковать собаку!

Кузнец распростерся перед ним.

— Прости, во имя Христа, тэр мелик! — взмолился он. — Я не могу, нет! — И он заплакал.

По знаку мелика кузнеца выкинули за ворота. Призвали палача. Палач в красной одежде швырнул Товму наземь, задрал ему ноги, приложил подкову к пятке и вбил молотком гвоздь…

Подручный палача и трое слуг еле удерживали Товму под своей тяжестью. Он мычал, метался, стараясь вырваться. Но тщетно. Вскоре он потерял сознание…

Пришла очередь ходжи Хачика. Он был в полуобморочном состоянии; пришел в себя, когда стали вбивать первый гвоздь в его пятку. Зарычал, как бык, которого режут, хватал зубами землю.

Вдруг с балкона послышался истошный крик госпожи Гайкандухт. Мелик Муси вздрогнул от испуга.

— Ты наложил проклятие на мой дом, предатель! — крикнула она, царапая ногтями лицо, голову, обнаженную грудь. Дочери, стоящие рядом, безудержно рыдали.

— Уйди, гриф развалин… — крикнул Муси яростно.

— Ты продаешь страну нашу, отступник! — разнесся над городом крик несчастной женщины. — Иуда!

— Удалите их, — приказал мелик.

Залитые кровью его глаза на миг остановились на бездыханно лежащих у его ног Товме и ходже Хачике. Он содрогнулся от собственного преступления, но не раскаялся. «Нет, иначе нельзя, — словно оправдываясь, подумал он, — как же еще спасти город… Это единственное средство».

Слуги побежали к балкону. Госпожа Гайкандухт, протянув руки в сторону монастыря, хриплым голосом выкрикнула:

— О святой апостол! Услышь мой голос! Я проклинаю отступника мелика Муси. Пусть гиены сожрут его подлую душу…

Слуги попытались схватить ее, но она вырвалась, подбежала к перилам балкона, обернулась, безумным взглядом посмотрела на мужа и закричала страшным голосом:

— Мой грех и грех этих невинных мучеников да падет на твою голову, палач!..

Слуги старались остановить ее, но Гайкандухт взобралась на перила балкона и бросилась вниз… Девочки с криком кинулись было за своей матерью, но слуги оттолкнули их.

— Ох! Святая богородица, о боже… — ахнули многие из свидетелей этой страшной картины.

Мелик Муси почернел с лица, как уголь. Посиневшие губы судорожно подергивались. Молоток ходил в руке ходуном. Все ожидали, что Муси лишится сейчас рассудка. «Принес!.. Первую жертву для спасения города принес я, — эта мысль молнией пронеслась в его голове. — Пусть видят все, что я не щажу и своих. Пусть видит сам паша, пусть насытится зверь». В бешенстве, охватившем его, он со всего размаху опустил молоток на голову распростертого у его ног ходжи.

— Смерть всем, смерть! — заорал он исступленно. — Пусть насытится зверь!.. Пусть берет!.. Перережу, уничтожу всех! Не смейте перечить мне, мне!.. Принесу еще жертвы, чтобы жил Агулис!

В полночь Горги Младший сообщил Гоар, что путь к бегству открыт. На приготовленных заранее длинных веревках пхндзакарцы начали спускаться в глубокое, безлюдное ущелье…