Мхитар Спарапет

Мхитар был доволен одержанной в первый день победой. Так бы держаться до прихода князя Баяндура, до зимы!

Но не так думали сторонники примирения с турками, в особенности сотник Мигран. Ночью он навестил Тэр-Аветиса.

— Если после каждого штурма турок мы понесем столько потерь, сколько имели сегодня, то через месяц в городе не останется и человека, — сказал он Тэр-Аветису.

— Приказано держаться, пока твой отец и Баяндур не подоспеют на помощь, — хмуро заметил Тэр-Аветис.

— Ты думаешь, они придут? А если и придут, то сумеют ли испугать Абдулла пашу?

— Надеюсь.

— Напрасно! — покачал головой Мигран. — Семь лет питаемся надеждой, но все толчем воду в той же ступе.

— Это не твое и не мое дело, есть Верховный властитель, пусть он и найдет выход.

— Властитель! — передразнил Мигран. — Говори «рамик», тэр тысяцкий. Что ему за забота, если ты или я лишимся наших земель, наших деревень, если будут истреблены мелики и родовые князья? Это проходимец, который гоняется за славой. Неужели мы должны вверить ему нашу страну, тэр тысяцкий?

— Замолчи, не хочу, не разговаривай! — Тэр-Аветис махнул рукой. Он был не в настроении, и его мучило то же самое. Но он не хотел, не мог делиться своими сомнениями. И он с каждым днем все больше терял надежду на сопротивление… Если даже Баяндуру удастся собрать и привести десятитысячную армию, то все равно победить турок невозможно. Можно выиграть битву за Алидзор. А дальше что? Где набрать потом войско? Зачем обманывать этот несчастный народ и обрекать на гибель всех меликов?

В голове Тэр-Аветиса постепенно рождался и созревал свой план спасения Алидзора и Сюника. Но он считал пока преждевременным открывать его.

В это самое время в своем шатре сидел, развалившись на складном стуле, Абдулла паша. Перед ним покорно стояли паши, европейские советники, главный мулла армии и мелик Муси.

— Мы похоронили павших, — медленно докладывал главный мулла. — Среди них были восемь юзбаши и двое пашей. Они пали во имя аллаха.

— Да просветит аллах их души, — пробормотал паша.

— В ущелье Аракса армяне захватили обоз, который вез нам боеприпасы и продовольствие, — продолжал главный мулла.

— Гм!.. — промычал паша. — Я выколочу из этих армян тысячи таких обозов. Еще что?

— Персидский Тахмаз Кули Надир хан собрал в Хорасане войско и теснит Мир Махмуда. Из Стамбула торопят. Твой наместник в Тавризе обеспокоен. Надир может пойти на Тавриз.

— Неужели?

— Военачальник Мухитар паши Баяндур собирается отрезать путь идущей нам на помощь армии.

— Было ли сражение?

— Нет еще. Хитрый армянский хан отходит назад, чтобы заманить в ловушку армию, которая находится в Вайоцдзоре.

— Воля его, если сможет, — усмехнулся Абдулла. — Говорят, хитрый полководец этот Баяндур хан, у русских служил. Хитер и Мухитар. Отослал Баяндура, чтобы тот нападал нам в спину, отрезал бы дороги и задушил бы нас в этом диком ущелье.

Он вскочил и тяжелыми шагами подошел к советникам.

— Что скажете, почтенные европейцы? Ваш Христос — армянин или турок? Ха-ха-ха! Как нам взять Алидзор, ну, говорите…

Европейские советники низко поклонились. Английский полковник попытался было раскрыть рот, но паша взмахнул рукой по направлению к Алидзору, будто саблей рубанул.

— Взять! — крикнул он. — Ты сам, полковник, поведешь войска на штурм. Нечего зря обогащаться за счет казны султана. Где ваш ум, ваша хитрость? Каков ваш совет европейца?

— Но… сиятельный паша… — заикнулся полковник.

Однако паша не дал ему говорить.

— Семь дней даю сроку. Или Алидзор, или ваши головы, — прогромыхал он и, отвернувшись, вошел в ту часть шатра, где принимал пищу.

Паши последовали за ним. Пошли и европейцы в надежде получить кусок с роскошного стола сераскяра…

Благослови меня, господи…

Турки не прекращали обстреливать Алидзор из своих пушек и ночью. Время от времени то в одном, то в другом конце города слышались взрывы, за которыми тут же следовали крики и вопли людей. Воины и горожане спешили к разрушенным домам спасать уцелевших и раненых, вытаскивать из-под руин погибших.

Тикин Сатеник, склонившись над столиком, продолжала писать свою летопись. Она вздрагивала всякий раз, услышав грохот, со страхом смотрела в сторону соседней комнаты, где спал маленький Давид, и снова принималась писать.

Она была одна. Агарон вместе со своим юношеским отрядом находился на крепостных стенах. А муж почти не бывал дома. Не было дома и Цамам, которая пошла в церковь помогать лекарям и ухаживать за ранеными. Сама тикин также провела там весь день. Но сейчас пришла на короткое время домой, чтобы записать в своей летописи события последней недели.

В комнате было холодно и пусто. Рука Сатеник дрожала от волнения. Сердце было переполнено печалью, но она не плакала. Мысли теснились в голове, память работала удивительно четко. Она писала: