Мхитар Спарапет

— О чем думаешь, Сатеник? — прервал наконец молчание Мхитар.

Сатеник посмотрела на него. В ее полном печали и страдания взгляде были и упрек, и вместе с тем какое-то сочувствие и сожаление. Мхитар опустил голову.

— О чем я могу еще думать, мой дорогой, когда враг стучится в ворота? — глубоко вздохнув, заговорила она. — Тяжелые господь послал нам испытания, и чем они кончатся — неизвестно. А тут еще твои соратники стали сомневаться в твоих действиях.

— Да, знаю, и таких немало.

— Ускорь прибытие князя Баяндура, Мхитар. Нужно пресечь возможный раскол. Его можно ожидать.

— Несомненно, — тревожно сказал Мхитар. — Но как ускорить, когда Баяндур в ущелье Вайоц ведет тяжелую битву еще с одной огромной турецкой армией. Дай бог, чтобы кончилось успешно. Но не в отсутствии Баяндура вся беда. Есть посерьезнее причина.

— Избавься от смутьянов! — У Сатеник засверкали глаза.

— От скольких? Их много, — простер руки Мхитар. — И как избавиться? Семилетняя война истощила нас: люди начали терять веру, они ищут другие возможности для спасения страны и народа. А потом, кто я, Сатеник? Какие я имею права на эту страну? Она принадлежит ее законным владетелям — родовым князьям и меликам. Многие из моих вчерашних соратников желают, чтобы я был низвергнут. Я сын жалкого дзагедзорского рамика, человек, отца которого секли розгами, выгнали из родного дома. Бежав из Сюника, мой отец в Гандзаке запродал себя в рабство, чтобы спасти детей от голодной смерти. Я сын раба. Как я посмел сбросить с плеч ярмо этого раба и стать Верховным властителем? Разве я не знал, что не имею ни богатства, ни владения, ни даже собственного дома. Был крапивой, зачем было забираться в благородный цветник? Ответь мне, Сатеник, зачем?..

— Ты говоришь несправедливо, мой Мхитар. Ты вознес свое имя собственной кровью и отвагой. Ты пользуешься любовью нашего народа и не вправе поносить себя унижающими словами.

— Смиренный достоин унижения, — поднимаясь, сердито произнес Мхитар. — Понимают и хотят ли понять князья и вельможи с благородной кровью, что не честолюбия и богатства ради я жертвовал своей жизнью, а во имя спасения страны, всего бедного и одинокого народа? Вряд ли. Я сражаюсь, зная, что и меня, как моего отца, они когда-нибудь изгонят из нашей страны или коварно уничтожат.

— Боже мой, сколько горя ниспослал ты нам! — простонала Сатеник.

— Я знаю… — продолжал Мхитар. — Но никогда не сверну с избранного пути. Об одном сожалею, что причинял тебе, Сатеник, страдания в течение долгих лет. Ты была достойна поклонения, но я растоптал твои священные чувства. Ты была достойна любви, но не получила ее.

Сатеник зарыдала.

— Нет, я не хочу слышать эти слова, Мхитар. Как могла, я делала полезное для народа, и моя совесть чиста перед тобой и перед богом. Не растравляй душу и мужайся. В эти роковые дни пусть ведут нас заботы страны и народа. Иди и выполни свой долг, как это подобает достойному сыну народа.

Дверь в соседнюю комнату открылась, и на пороге показался полуодетый маленький Давид. Растрепанные волосы спадали ему на лоб. Протирая ручонками большие сонные глаза, он остановился посреди комнаты.

— Мама, турки убежали?

Она отвернулась, чтобы он не увидел ее заплаканных глаз.

— Убегут, мой Давид, — бросился к ребенку Мхитар. — Уж не боишься ли ты?

Давид обхватил голыми теплыми ручонками шею отца, доставив ему этим безграничное наслаждение.

— Я не боюсь, — сказал ребенок, — я знаю, что ты с Агароном прогонишь турков.

— Ну конечно, а когда подрастешь, ты станешь большим полководцем и верхом на коне, с саблей в руках сам выгонишь врагов из нашей страны.

— Ага! — Давид поцеловал отца.

Взволнованный Мхитар передал сына в объятия матери и вышел из комнаты. Не время предаваться чувствам. Сейчас требуется только хладнокровие, суровое хладнокровие, нужно жертвовать всем — собою, женой, ребенком.

На дворе его дожидался Горги Младший. Кругом было темно. Редкие звезды горели на небе. Было темно и на боевых башнях города, в окнах домов, на узких, извилистых улочках. Какое-то тяжелое, мрачное предчувствие охватывало Мхитара. Не мог понять отчего. Оттого ли, что враг все грознее и чаще штурмовал город, или же от зловещих слухов, упорно ходивших по Алидзору? И то и другое тревожило его. Но больше, чем присутствие врага, его беспокоили слухи. Он чувствовал себя бессильным пресечь, остановить их, закрыть рот отчаявшимся. Их много, они множатся со дня на день и становятся угрозой.

Мхитар и Горги поднялись по лестнице главной башни. Стражники, шагнув в сторону, пропустили Верховного властителя. Возле пушки спал Врданес. Владимир Хлеб хотел было разбудить его, но Мхитар подал знак, чтобы он не нарушал покоя оружейника. Он прошел бесшумно и остановился возле башенных зубцов, где, раскинувшись, на спине спал его сын Агарон. С чувством гордости и нежности Мхитар смотрел на сына, который после венчания в церкви пришел сюда, в свой полк юных защитников крепости. Вооруженный копьем, мечом и пищалью стоял на часах сын Тэр-Аветиса. Смутился, увидев Верховного властителя. Ждал его слова. Но Мхитар ушел безмолвно.