Мхитар Спарапет

— Хорошо!.. — произнес сераскяр. — Я спасу тебя, Нагаш, от топора, если станешь моим слугой, нарисуешь мой портрет и портреты тех храбрецов, которые завоевали этот город.

— Нарисую, паша! Так нарисую, чтобы люди увидели, чтобы потомки узнали в тебе гиену и проклинали бы тебя. Легче ведь нарисовать убийцу, чем человека, сажающего дерево, крестьянина, который пашет землю. Нарисую!

— Уведите его! — в бешенстве крикнул паша.

Нагаш Акопа обезглавили.

Один драгун, которого вели на казнь, разорвал связывавшую руки веревку и с яростным криком кинулся на янычаров. Он вырвал у палача топор и ударил его по спине.

— Бей басурмана, бей! — закричали оставшиеся в живых русские.

Драгуну удалось повалить еще двух аскяров.

— Бей! — кричали пленные армяне.

Янычары кинулись к неистовствовавшему драгуну. Его кололи копьями, рубили саблями. Он весь залился кровью и упал с топором в руке.

Вечер окутал горы фиолетовым полумраком, когда на левом берегу реки Вохчи, на вершине лесистой горы, остановилась группа спасшихся от резни алидзорцев. Гусан Етум вытер потное лицо и тяжело вздохнул:

— Ну вот мы и спасены.

Гоар прислонилась спиной к толстому дубу и сквозь его голые ветви смотрела на погружающийся во мрак Алидзор. Возле нее стоял Агарон, убитый горем, в разорванной одежде. Он терзал себя, бился головой о дерево, глаза налились кровью, был взбешен от бессилия. Поодаль, на замшелом камне, сидели Цатур и несколько алидзорцев.

— Вознеслись на небо!.. — время от времени говорил Цатур. — Ушли Мхитар, Семеон, Есаи, Зарманд, Владимир, Вецки Маргар… Все ушли. Эх… Да иссохнет длань господня.

Стемнело. Агарон долго еще глядел в сторону Алидзора, пока не закричал душераздирающе:

— Мама!.. — и покатился на траву.

Только после долгих усилий удалось немного успокоить его и убедить, что нужно поскорее уйти из этих мест.

Другая большая группа алидзорцев остановилась на лесистом склоне горы Хуступ. Воины и ополченцы, женщины и дети. Все были подавлены горем и измучены. С ними находился и Мхитар. Никто не разговаривал. Только порою горестно рыдала какая-нибудь женщина, потерявшая детей.

Из ущелья к вершине горы взбирались новые группы спасающихся. Мхитар с замиранием сердца высматривал, нет ли среди них Сатеник, Агарона, Давида, Цамам. Но любимых не было. От страшного горя слабели колени, кружилась голова, но он продолжал встречать толпы беженцев. Простоял всю ночь. На рассвете поток людей из Алидзора прекратился. Родных не было. Восходящее солнце показалось ему зовущим на помощь младенцем, впадины ущелий — зияющими могилами.

Нужно было спешно отходить. Мхитар приказал уцелевшим военачальникам составить десятки и сотни из наличных воинов и ополченцев. Выяснилось, что спаслось несколько сот мужчин и около тысячи женщин и детей.

— Ну что же, братья! — обратился он к выстроившимся мужчинам. — Свершилась воля сатаны. Подлые изменники предали Алидзор гибели. Но мы вернемся в наш город и найдем предателей. Алидзор пал, но стоит Сюник. Настоящая война должна начаться только теперь. Турки еще раз испытают силу нашего гнева.

Алидзорских женщин и детей Мхитар отправил в замок Пхндзакар и, взяв с собою немногочисленный отряд вооруженных воинов, по склонам Капуйтджига направился к ущелью Вайоц. Нужно было добраться до князя Баяндура, чтобы стать во главе войска, собрать новое ополчение и зимою осадить Алидзор.

Нужно было все начинать вновь.

Когда они пересекли одетый в тонкую снежную рубашку склон Капуйтджига и спускались к ущелью Воротан, встретили возле Татева Агарона, Гоар и их товарищей.

Мхитар обезумел на минуту от радости: он бесконечно целовал сына, был уверен, что с ним бежали также жена, Давид и Цамам. Но радость была мимолетной: из семьи спасся только Агарон.

Было тихое безоблачное утро. Из развалин Алидзора больше не подымался дым. Не каркали больше вороны. Трупы были зарыты. Турецкое войско расположилось в уцелевших домах.

Абдулла паша, погрузившись в мягкое кресло, стоявшее перед шатром, смотрел усталым взором в ущелье. Перед ним покорно стояли Тэр-Аветис, мелик Муси, сотник Мигран и Пхиндз-Артин. Мелик Муси смотрел на холеные руки паши. Тэр-Аветис опустил глаза, чтобы скрыть от Абдуллы скопившуюся в душе горечь. Перед пашой находился коротконогий арабский столик, на котором возвышалась желтая груда золота. Возле стола валялись набитые серебром кожаные мешки. Паша отвел взгляд от ущелья.

— Я выполняю свое обещание, армяне, — сказал он раздельно. — Города Ордувар и Агулис дарую тебе, почтенный мелик Муси. Ты, ходжа Артин, продолжай добывать медь для нашего войска. Ты, сотник Мигран, можешь отправиться в свой гавар. Изгони оттуда своего отца и завладей им. Я дам тебе семьсот всадников…

Мигран встревожился. Как он может удержать Хндзореск с семью сотнями всадников, когда отец еще жив и имеет при себе две тысячи храбрецов! Он проглотил подступившую к горлу слюну.

— Султан не забудет и твоих услуг, тысяцкий Тэр-Аветис, — продолжал паша. — Я думаю, пора тебе отложить саблю и взять в руки крест священника. Если захочешь, можешь воссесть на трон в Татеве.