Мхитар Спарапет

— Не приведи господи. Только что отвели беду, едва прояснилось небо над головой и солнце заглянуло в душу… Угаснет надежда, останемся неутешными.

— Утешься десницей своей, — мрачно сказал Мхитар.

— Да-а, — вздохнул Тэр-Аветис и, чувствуя, что тот не склонен к беседе, умолк.

На пути часто попадались давно разоренные села. При виде их лицо Мхитара еще более мрачнело. Ведь по этим заглохшим тропам некогда пролегала людная дорога, и земля содрогалась от гулкого топота лошадиных копыт, и все окрест оглашалось звяканьем бубенцов, навешенных на шеи верблюдов.

Давно опустел гавар Кашатахк. Полтора века назад османские войска разорили его поселения, и, как печальные свидетели былого процветания, тут и там высятся стены поросших мхом монастырей, разрушенные своды возведенных Трдатом мостов и руины караван-сараев времен Арташеса…

Скоро впереди завиднелись заснеженные горы Сюника — величественный в белом венце Капуйтджиг, гордый Арамазд, Газбойл, устремленный ввысь Хуступ и одинокий, мрачный Ишхан-Мец.

Караван оживился. Безучастным ко всеобщей радости оставался лишь Мхитар. Чем ближе они подъезжали к родному гавару Абанд, тем больше мрачнел он — сердце ныло от давнишней, никогда не заживающей раны.

Стемнело, но Мхитар все еще не давал приказания о привале — спешил в Алидзор к Давид-Беку.

Около месяца назад гонец гандзасарского католикоса приезжал в Алидзор с письмом. «Всемилостивый русский царь Петр прислал к нам человека, — писал католикос Верховному властителю Арцаха и Сюника Давид-Беку. — Посланец с царской грамотой прибыл в Баку, скоро будет в Гандзасаре. Пришли своих людей, чтобы они с нами встретили посланца и вникли в суть царской грамоты».

Давид-Бек отправил в Арцах двух своих приближенных, приказав тайно доставить царского посланника в Алидзор. Мхитар и Тэр-Аветис ждали прибытия царского посла у католикоса. И готовы были ожидать его хоть целую зиму, но Давид-Бек отозвал их.

«Батали Султан хан Баргушатский и Тахмаз Кули Надир хан[3] готовятся напасть на наши приаракские провинции, — сообщил Давид-Бек, — спешно возвращайтесь домой».

И вот спарапет армянских войск и его помощник тысяцкий Тэр-Аветис день и ночь трясутся в седлах, стремясь как можно скорее добраться в Алидзор. С собой они везут на мулах несколько сот ружей, изготовленных в Арцахе…

Вскоре в ночной синеве звездного осеннего неба обрисовалась крепость Хндзореск.

— Заедем, Мхитар, — предложил Тэр-Аветис, — у мелика[4] Бархудара отменное вино, утолим жажду…

— А ну его! — проворчал Мхитар. — Вот подъедем к лесам Пхндзакара, там и переночуем.

Тэр-Аветис не возражал, но для него осталось загадкой, почему Мхитар избегает дома мелика Бархудара.

Откуда ему было знать, что все мысли Мхитара были в крепости Хндзореск. Уже год не видел он той, чей образ никогда не покидал его, чей голос всегда звенел в ушах… Однако Мхитар умел подавлять свою тоску и избегал встреч с девушкой, за которую готов был отдать завоеванную в боях славу и жизнь. Больше того, он старался вытравить из души свою любовь, не вспоминать о ней и потому боялся встречи с Гоар, дочерью мелика Бархудара. Встреча могла снова зажечь его, и огонь этот, как знать, мог бы погубить дело, которому он посвятил себя, бороться за которое поклялся перед народом. К тому же, мучаясь сам, он не хотел обрекать на страдания и преданную ему жену Сатеник, мать его двоих детей, верную помощницу в деле…

Потому-то он и не заехал в Хндзореск.

Была уже полночь, когда караван дошел до Пхндзакарских лесов. Уставшие воины обрадовались, что наконец-то переведут дух. Но Мхитар решил не задерживаться.

— Потерпите еще немного, — сказал он воинам, — доедем до Пхндзакарских скал, тогда и отдохнем.

Пронесся недовольный ропот.

— Извини, господин мой! — несмело заметил один из телохранителей Мхитара, десятник Горги Младший, по виду совсем еще юноша. — Лучше не приближаться к Пхндзакару. Там обосновались беженцы, они нас не приютят.

— Ты думаешь?

— Никто не осмеливается подходить к их скалам. Лучше переночуем в лесу.

— А я, может, хочу подружиться с этими беженцами? — не уступал Мхитар. — Веди нас.

Горги Младший умолк, не без страха взглянул на едва виднеющиеся вонзившиеся в небо скалы и, не проронив ни слова, тронулся вперед.

Продвигаться стало труднее. Пришлось оставить лошадей в ущелье, а самим осторожно пробираться по крутому, лесистому склону вверх. Ветви царапали лица, сбивали шапки. С грохотом скатывались в ущелье срывавшиеся из-под ног камни. В стороне слышался шум водопада. Вскоре уперлись в отвесную скалу. Горги Младший вновь посоветовал Мхитару не испытывать судьбу, вернуться и переночевать в лесу. О том же просили и другие воины. Но Мхитар приказал:

— Покричите им, пусть отведут нас к себе.

Горги, сложив ладони, прокричал:

— Эй, добрые люди, помогите!..

Тысячекратным эхом разнесся по горам его голос и не успел еще замереть, как из мрака выросли три темные фигуры.

— Эй, спарапет армян, что привело тебя в наши скалы? — спросили из темноты.

— Хочу быть вашим гостем, — ответил Мхитар.