Один из горцев высек кремнем огонь, зажег факел, приблизился к Мхитару и смерил его дерзким взглядом.
— Если в сердце твоем нет зла, пожалуй к нам. А если замыслил недоброе, тогда не обессудь…
Он и его товарищи были вооружены копьями и саблями, а также дубинами, на концах которых были вбиты шипы. Одежда их состояла из кафтанов, сшитых из козьих шкур, и домотканых грубошерстных портов. Да и во всем облике горцев было что-то грубое — белки сверкали, отражая красновато-желтый свет факела. Но Мхитар заметил в их глазах и какую-то ласку и понял, что эти люди не станут проявлять к нему враждебность.
— Держись за корни, тэр[5]
Мхитар, не то сорвешься вниз, и останется тогда войско армянское без полководца, — пошутил один из горцев.— А как вы меня узнали? — запыхавшись от немыслимо крутого подъема, спросил Мхитар. — Я же в купеческом одеянии.
— Узнали и тебя и Тэр-Аветиса. А если бы не узнали, то и не позволили бы ступить в этот лес. Вон из какой дали за тобой следовали…
Дошли до небольшой площадки, с трех сторон как бы огороженной остроконечными скалами. Внизу — бездна. Из расщелин свисали огромные ореховые деревья.
Мхитар глубоко вздохнул, отер пот со лба.
— В орлиных гнездах утаились, — сказал он.
— Орлиные гнезда пониже будут, тэр спарапет, — поправил его тот, который нес факел.
— Живете-то как?
— Хвалиться нечем.
Вошли в тесный проход, высеченный в скалах. Сразу охватило запахом прелого сена и самана. Выйдя из прохода, очутились перед голой скалой. На ее склоне стояли трое юношей и факелами освещали дорогу прибывшим.
— Веревку я бросил, держи, Товма! — крикнули сверху сопровождавшему Мхитара парню.
При свете факелов Мхитар увидел пропасть. Свисая над ней, люди при помощи веревки взбирались вверх.
— Когда лезешь, меньше смотри вниз, — посоветовал кто-то.
Мхитар обернулся. Около Товмы стоял статный старик в такой же, как у всех, грубой одежде. На широкую, полуприкрытую грудь ложилась растрепанная белая борода. Мхитар протянул руку. «Не иначе, ихний патриарх», — подумал он, и что-то радостное кольнуло в груди. Шевельнулось такое чувство, будто встретился с родным отцом, которого давно потерял.
— К добру свиделись! — сердечно произнес Мхитар.
— Добро и гостю! — Старик пожал его руку.
Вскарабкались наверх. Дошли до высеченного в скале низенького лаза. Над ним висели клыки барса, череп быка и рога оленя. Пройдя в открытую дверь, Мхитар оказался в просторной пещере. В углублениях стен горели масляные лампады.
— Кров мой — приют твой, сыны мои — слуги твои, — звонко проговорил старик. — Прости, не так бы подобало принять столь знатного гостя, но и это жилье мы едва охраняем от зла и бедствий.
— Да будет благословен сей очаг! — воскликнул Тэр-Аветис. — Саном[6]
своим клянусь, что войску целого государства не под силу проникнуть в эту крепость.— Я принимаю в доме только добрых гостей, — заметил старик. — Многие шли на нас с войском, но мы обращали их в бегство…
Постлали черные кошмы. Гости и старик сели. Скоро просторная пещера набилась людьми. Бородатые, в овчинах, в круглых лохматых шапках, они напоминали полудикарей. У всех имелись сабля и пики. Многие были босы, некоторые почти голы. Старшие заняли места напротив гостей, молодые остались стоять. Мхитар смотрел на них с восхищением. Любовался их смелым, отважным видом. Две молодые женщины, одетые в черные домотканые одежды, в которых они скорее походили на мужчин, принесли деревянные тазы и глиняные кувшины с водой. Тазы поставили перед гостями, полили пришельцам на руки и протянули им жесткие полотняные полотенца. Затем положили каждому гостю на колени по просяному хлебу. Длиннокосая маленькая девочка поставила перед Мхитаром зажженную свечу.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Цамам, — смело ответила девочка, уставившись в Мхитара черными как уголья глазами.
— Хорошее имя, — улыбнулся Мхитар. — Сколько же тебе лет?
— Одиннадцать.
— Ого!.. Да у нее и кинжал есть, — удивился Тэр-Аветис. — Не иначе как пугать кошек.
— Давай сразимся, — обиделась девочка. — Бок тебе так проколю…
Гости засмеялись. Мхитар вложил в руку девочки золотой и что-то сказал ей на ухо. Девочка побежала в соседнюю пещеру, радостно крича на ходу:
— Нани, дядя ишхан дал мне золотой, чтобы на свадьбу мне купили сурьмы!..
Подали отваренный конский щавель с уксусом и бобы.
— Видать, скудно живете, — осторожно заметил Мхитар.
— Что имеем, от тебя прятать не станем — бог накажет, — вздохнул старик. — От здешних скал проку мало.
— Зачем же вы оставили ущелья и поля и забрались в эти скалы? — упрекнул Тэр-Аветис.
— Спроси об этом мелика Бархудара, — мрачно ответил старик. — Жили мы на земле наших предков в селе Хндзореск. Земля в рост входила, и мы расцветали, увядала она — отцветали тоже. Государству подати платили исправно. Давали и мелику, и его десятнику, вдобавок нахд и джинс выплачивали. Отдавали подушный налог, отдавали бахру[7]
— в пользу земледавца. Платили с овцы, платили с курицы, с коровы и с козла. Не перечесть всех податей, не учесть всех кусков, что от себя оторвали. Выбивались из сил, жили крохами, которые оставались.