Младенца на трон! (СИ)

Щеки Марины вспыхнули. Совсем наглец распоясался! Бросить бы его к такой-то матери, да увы, нужен он ей, нужен. И потому, стараясь держать себя в руках, она вздернула подбородок и ответила с холодным бешенством:

- Ивашка - твой сын, и быть ему царем. А ты без нас - мизинный человечишка. Поди от меня прочь!

Сжав кулаки, Заруцкий вскочил. Эх, врезать бы ей, руки так и чешутся. А нельзя. Права вельможна пани - хоть за ним тысячное войско, но без нее власти он не получит. Она нужна ему не меньше, чем он ей.

Атаман в сердцах плюнул и вышел вон.

- Иван Мартыныч!

Заруцкий обернулся. К нему спешил хорунжий Данилко Столбов, один из самых преданных его сторонников. Он обожал атамана за храбрость, глубокий, изворотливый ум и недюжинную смекалку, которые тот не раз демонстрировал и в Тушинском лагере, и при взятии крепостей. Одно лишь смущало Данилку: уж слишком жесток и не богобоязнен был и сам Иван, и его войско. Все чаще хорунжий думал: обходись они с жителями захваченных городов помягче - это ж насколько больше сторонников у них было б. Сказать бы об этом, да боязно, уж больно крутенек атаман-то. Вот и сейчас - глазищи прямо огнем сверкают.

- Чего там? - нахмурился Заруцкий.

- Баловень гонца прислал, - поспешил сообщить Данилко, - днями будет тут с двумя тыщами донцов.

- О, любо! А Самойлов и Васковский?

- От них пока весточек нету. Да только слушок прошел, будто войско атамана Самойлова царю Московскому присягнуло.

- Петьке, что ль, Богданову?

- Ему самому.

Черные глаза атамана загорелись гневом.

- Вот стервец, вымесок окаянный! Ну да ладно, Самойлов, сочтемся… А ты, Данило, вперед об том не мели. Будем сказывать, что он опосля подоспеет.

- Добро, Иван Мартыныч.

- Закликай круг.

В самом центре Воронежской крепости, на площади, окруженной теремами местных дворян, собрался казачий сход. Горожане в страхе попрятались и через слюдяные окошки украдкой поглядывали на необычное зрелище. А посмотреть было на что. Несколько десятков хорунжих, сотников и есаулов встали кругом перед крыльцом палат убитого воеводы, а на ступенях, возвышаясь над всеми, восседал Заруцкий в шапке-трухменке из бараньей смушки. На нем блестел вышитыми узорами богатый кафтан, перевязанный алым кушаком, плечи укрывал шелковый плащ. Справа у аналоя, унесенного из местной церкви Успения, топтался священник, слева караульный держал казачье знамя.

Данилко, как и все остальные, стоял в полной казачьей справе, с нетерпением ожидая начала схода. Вот когда можно попенять на излишнюю жестокость и предложить казакам план: быть помягче с жителями и добром переманивать их на свою сторону.

Атаман поднялся со ступеньки, снял шапку и лихо подкрутил ус.

- Кликнул я вас, братцы, дабы решить, что учинять станем. Я сбираюсь вести вас на Москву во славу Ивана Дмитрича. Добудем для него венец царский - обретем честь и богатство. Каждый из вас - каждый! - поимеет жирную добычу и благодарность государеву. А нечестивых бояр Кремлевских, кои на самодержца посягнули, отдам на ваш суд, как и все ихние богатства! Никто обижен не будет! А нонича идет нам в подмогу атаман Михайло Баловень с тремя тыщами войска. Не совру, я ждал окромя него и Самойлова с Васковским, они, однако ж, идут мешкотно и нагонят нас у Москвы. Так что ж, братья, пойдем на Кремль-город? Достанет удали у нас да силушки супротив Пожарского со товарищи стоять?

- Любо! Любо! - закричали казаки, и в воздух полетели шапки.

- Любо! - вместе со всеми завопил Данилко.

Еще бы не любо! Возьмут Москву, получит он вознаграждение, накупит подарков - и домой, в станицу. Привезет мамане шелков на платья да сукна для рушников. Интересно, как там кареглазая Катюха из соседской хаты? Выросла уже, поди. Надо ей тоже что-нибудь привезти, уж больно хороша девка!

- И мне любо ваше радение, братцы! Положим животы за дело государево! Коли порешили, пущай нам скарбник да обозный - тута они? - обскажут, как…

Среди казаков вдруг пробежал шепоток, на лицах, обращенных куда-то за спину Заруцкого, застыло недовольство. Иван обернулся: на крыльце стояла Марина в походном платье. Нахмурившись, атаман сжал кулаки: баба на сходе? Не бывать этому!

Все опустили головы, отдавая дань уважения бывшей царице, однако чувствовалось, что ей здесь не рады. Заруцкий, не глядя на нее, сквозь зубы бросил:

- Ступай, Марина Юрьевна, неча тебе тут.

- Я желаю сказать свое слово, - гордо мотнула головой пани.

Внизу зашумели, заволновались. Послышались крики:

- Сход не бабское дело!

- Да где ж такое видано?!

Марина нетерпеливо взмахнула рукой.

- Я не баба! Я мать законного государя вашего! И в его малолетство…

Заруцкий легко взбежал по ступеням и, подойдя вплотную к ней, тихо, но настойчиво потребовал:

- Ступай, сказываю. Не тревожься, все порешим, как надобно. Вскорости будешь на Москве с золотых тарелок есть да на камчовых перинах почивать.

Внимательно посмотрев в глаза атаману, Марина кивнула и ушла в палаты. Казаки одобрительно засмеялись.

- Эк ты ее, Иван Мартыныч…

- Пустое, братцы.

В центр круга вышел невысокий казак лет тридцати в темно-красных шароварах.