Младенца на трон!

И шум быстро затих, превратившись в ропот глухого негодования.

— Государь, — обратился митрополит к Петру, — не гневайся на холопов своих верных. Ты посланец Божий, вестимо. Но коль уж сумления появились, сделай милость, яви нам чудо, прямо теперича, здесь. Тебе нетрудно, а малейшее неверие тотчас угомонишь. Токмо чуду сему должно быть таким, чтобы явно от Господа, не от диавола. Дабы любой, даже самый скудный умишком, мог сие уразуметь. И тогда я самолично стопы твои облобызаю и, обещаюсь, все мы с радостью примем и патриарха Дионисия, и кого тебе опричь возжелается.

Митрополит смотрел вроде бы смиренно, но чувствовалось: он уверен, что никакого чуда не будет. И предвкушал триумф.

Это был удар ниже пояса, и Петр похолодел. Как это сделать? Он еще весной предвидел, что рано или поздно чего-то подобного от него потребуют, и торопился, как мог, но… Увы, "чудо" было пока не готово. Если б только он успел, если бы показал его перед собором! Хотя эти хитрецы все так обстряпали… Какое диво ни продемонстрируй, скажут — от дьявола… Но что, что он может предложить им сейчас? Да ничего!

Он увидел, как сидевший недалеко от входа Филимон встал и тенью метнулся к двери. Почувствовал, что будет горячо, и решил в сторонке отсидеться? Предатель!

Между тем раздались одобрительные возгласы: сторонники Филарета как один закричали:

— Верно! Чуда, государь! Чуда! Докажи нам, что ты посланец Божий!

Увы, защитников у него оказалось явно меньше. Обвинители оттеснили их и дружно двинулись к царю. Перед ним тут же вырос Василий, рядом с ним появились рынды — два юноши с бердышами на плечах. Они были явно в растерянности: не применять же, в самом деле, оружие в церкви!

Петр схватился за поручни "будки", изо всех сил стараясь сохранить хладнокровие. Ему до смерти хотелось убежать отсюда, но он лишь вертел головой, стараясь разглядеть хоть одного сторонника. Увы, вокруг были лишь чужие, враждебные лица: Дионисий и его товарищи остались далеко позади. Где-то слышался голос Воротынского, уговаривающего не пугать царя и отойти, крики пытавшегося протиснуться сквозь толпу Шеина, но на них уже никто не обращал внимания.

Надвигающиеся церковники дернули в сторону рынду, потом другого, оба упали, перепуганные, и отползли, боясь быть затоптанными. Василий, прижавшись спиной к "будке", обнажил меч и отчаянно закричал:

— Назад! Прочь! Прочь!

Но безоружные священнослужители, все так же требуя чуда, упрямо шли на него. Между ними и Мономаховым троном оставалась буквально пара метров, когда сквозь толпу протиснулся оголтелый боярин с саблей в руках.

— Да что с ними мамкаться! — завопил он. — Руби сатанинское отродье!

Сердце у Петра скакнуло, он сжался от страха, вцепившись в поручни… И вдруг где-то далеко позади толпы послышался крик:

— Чудо, братья! Возрадуемся, чудо!

Словно по мановению волшебной палочки все замолчали, дружно обернулись и расступились. В образовавшемся проходе Петр увидел незнакомого монаха, державшего на вытянутых руках явно нелегкий сундучок. За его спиной стоял Филимон. Он подтолкнул чернеца локтем, и тот медленно прошествовал по образовавшемуся между священниками проходу к Мономахову трону. Все с интересом рассматривали сверкающий позолотой ковчег со стеклянными стенками, который он торжественно нес перед собой. Внутри можно было разглядеть сложенную темную ткань. Кроме тихих шагов монаха в соборе, казалось, не раздавалось ни звука.

Наконец он приблизился к Петру и, низко поклонившись, возвестил:

— Великий государь, персидский шах Аббас шлет тебе в дар Честную Ризу Господа нашего Иисуса Христа!

Изумленно-восторженный вздох прошелестел в церкви Успения и растворился где-то под высоким куполом.

Глава 34

— Как же ты сюды просочился-то, Яцко? — радостно воскликнул Заруцкий, обнимая высокого смуглого казака с длинными усами, в польском коротком жупане и шароварах. — Чего мокрый такой?

То был атаман Запорожского войска Яков Бородавка, только что приведший в помощь осажденному Азову несколько сот человек.

— Дык плыли, Иван Мартыныч, — засмеялся он в ответ.

— А что ж лазутчики сказывали, будто басурмане Дон выше по течению перегородили?! Цепь, мол, повесили, да с колоколами.

— Верно, есть цепь, с пясть[38] толщиной, — Яков многозначительно потряс кулаком. — И колокола тоже. Да токмо что они нам? Мы ж аки рыбы, под водой.

— Это как же?

— Дык как… Схоронили оружья и порох по мешкам кожаным да к чреслам[39] привязали. Нарвали камыша потолще, в рот сунули да под водой лицом к небу и плыли, а через стебли дышали. Вот токмо османцы нас, видать, заприметили, из пушки по реке пальнули. Семерых мы потеряли, да вон Степку-десятника ранило, но он дошел.

— Ну, молодцы! — восхитился Заруцкий и обернулся к стоявшим позади донцам. — Ай да подмога нам, а, братцы?

Те враз заулыбались и кинулись обнимать до нитки промокших запорожцев.

— Моим робятам обсушиться б, атаман, — кивнул на них Яцко, а Заруцкий расхохотался:

— У нас тут жарко, нехристи позаботились. Вмиг обсохнете.