Младшая сестра

«Праздник, наверно», — решила Баджи и удивилась, так как признаков приближения праздника, выражавшихся обыкновенно в хлопотливой и беспокойной деятельности Ана-ханум, она в последние дни не замечала.

Хабибулла энергично протискивался сквозь толпу, высоко подняв над головой какое-то удостоверение. Очутившись внутри здания, Хабибулла приказал Баджи подняться на третий этаж и ждать его у лестницы, а сам остался во втором этаже и проскользнул в большой актовый зал, где заседал сейчас так называемый «первый общекавказский съезд мусульман». Просторный зал этот был предоставлен только мужчинам — женщинам милостиво разрешалось тесниться на хорах в третьем этаже.

Прождав Хабибуллу около часа, Баджи от скуки стала прогуливаться по вестибюлю, заглянула на хоры, протиснулась к барьеру…

Аллах великий, сколько там, внизу, народу!.. Одни были в штатских костюмах, другие — в военном, третьи — в облачении мулл. Один из мулл — пожилой и важный, в богатой абе, в пышной зеленой чалме привлек внимание Баджи; она увидела его в тот момент, когда он, поднявшись на трибуну и молитвенно сложив руки на груди, оглядывал присутствующих.

— Мулла Мир Джафар-заде! Губернский казий! Отец мусульман! — благоговейно зашептали женщины на хорах.

Но вскоре благоговейным чувствам их пришел конец: угрюмым низким голосом губернский казий заявил, что появление мусульманки на съезде перед толпой мужчин противоречит корану и есть преступление, — казий имел в виду единственную мусульманку, дерзнувшую выступить на этом съезде с открытым лицом.

Зал раскололся на две половины: одни поддерживали казия, другие возмущенно кричали:

— Позор!

— Мракобесы!

— Долой!

Но ничто не могло сравниться с внезапным неистовством самих женщин, обрушивших на казия площадную брань, свист, улюлюканье, плевки. Казалось, с третьего этажа ринулась вниз лавина. Даже сторонники эмансипации с опаской поглядывали на хоры: шайтан их разберет, этих баб — еще взбунтуются и перебьют всех мужчин!

Губернский казий, однако, не выражал намерения покинуть трибуну. С упорством фанатика, с видом мученика за правое дело продолжал он твердить свое. Баджи видела, как он шевелил губами, тщетно стараясь перекричать противников.

Сторонники казия, особенно муллы, забеспокоились — как бы в пылу полемики не осквернили казия прикосновением. Как потревоженные гуси, разом снялись они со своих мест и, в широких абах, в громоздких чалмах, неуклюже устремились к трибуне. Они оцепили ее двойным кольцом, готовые защищать неприкосновенность и честь своего вожака.

С высоты хор Баджи различила возле трибуны и муллу Абдул-Фатаха. Он говорил о чем-то с Хабибуллой, яростно размахивая руками. Куда девались его обычное спокойствие, благопристойность?

Долго шел в зале спор, и, увлеченный спором, Хабибулла забыл забрать коврик.

К вечеру съезд вынес решение: ношение чадры для азербайджанки необязательно.

Этого было достаточно, чтобы вызвать волнение среди обывателей. Пущен был но городу слух, будто съезд намерен силой заставить всех азербайджанок сбросить чадру и коши́ — традиционные туфли-шлепанцы. Мракобесы решили опередить эмансипаторов — далеких, кстати сказать, от приписываемых им крайних намерений — и нанесли встречный удар: они стали преследовать азербайджанок, появлявшихся на улице без чадры и в обуви на каблуках.

На следующий день Хабибулла и Баджи снова пошли за ковриком. Пройти внутрь Исмаилие оказалось теперь еще трудней, чем вчера: большая толпа недовольных решением съезда осаждала здание.

Слышались крики:

— Долой новшества!

— Наши жены не продажные женщины, чтобы раскрываться перед любым мужчиной!

— Ботинки неверных поведут по дурной дороге!

— Коран простит, если прольется кровь изменников!

Кричали лавочники, торговцы, мелкие домохозяева, владельцы бань и кебабных, муллы, темные люди без определенных занятий, зачинщики уличных скандалов и драк.

Когда Баджи с ковриком на голове и Хабибулла спускались по лестнице к выходу, их нагнала миловидная девушка-азербайджанка в кокетливой шляпке, в изящном модном костюме, в лакированных туфельках на высоких каблуках; богатство и видное положение ее родных избавили ее от ношения чадры и коши.

Звали эту девушку Ляля-ханум. Год назад она окончила русскую гимназию и томительной праздности в ожидании замужества предпочла развлекательную филантропическую деятельность в «чашке чаю».

Теперь, после февральских дней, круг общественной деятельности Ляля-ханум расширился — свой досуг она отдавала недавно возникшей «Лиге равноправия женщин», нашедшей приют в одной из многих комнат Исмаилие.

Когда Ляля-ханум поровнялась с Хабибуллой, он почтительно с ней поздоровался и, резко отстранив Баджи рукой, предоставил дорогу Ляля-ханум. Та быстро сбежала по ступенькам лестницы, стуча каблучками своих туфель, и очутилась на улице раньше, чем Баджи и Хабибулла.

Толпа перед зданием, казалось, только ждала появления Ляля-ханум: азербайджанка с открытым лицом, в шляпе, в туфлях на каблуках — в такой день!.. Это представилось дерзким вызовом. Ляля-ханум тотчас окружили, принялись осыпать грубой бранью, грозить кулаками.