Младшая сестра

Каша сварена — аппетитная, вкусная, но Баджи не удовлетворена.

— Из такого риса надо варить не кашу, а плов! — замечает она критически.

— А кишмиш и масло нам с неба, что ли, упадут? — спрашивает тетя Мария с усмешкой.

С неба? О нет — кишмиш и масло пока существуют и на земле!

Стоя в подвале перед ящиком, Баджи отламывает тяжелые слежавшиеся куски изюма, бросает их в корзинку. Затем она отливает из пузатой глиняной посудины топленое масло. Пусть сироты едят, пусть угощаются! Пусть знают, какая она ловкая! Баджи уже вкусила сладость успеха у малышей, и добрые чувства — искреннее желание накормить малышей, помочь тете Марии переплетаются у нее с тщеславием. Что скажет дядя Шамси! Ну его, дядю! Может быть, он и вовсе не вернется?..

В кухне детского сада Баджи стоит с засученными рукавами, с двумя полотенцами накрест через плечо — как настоящий повар и готовит плов. Она чувствует себя в роли Ана-ханум. Тетя Мария низведена сегодня на роль помощницы.

Жирный, рассыпчатый, сытный азербайджанский плов!

Баджи наблюдает за перемазавшимися, облизывающимися малышами. На этот раз она вполне удовлетворена.

Но вдруг у нее мелькает мысль: если б отец узнал, что она ворует, он бы ее убил!

Ворует?

Она знает, что воровать дурно. Но вот, стоит взглянуть на сытых, довольных детей, и оказывается, что это не так уж дурно.

А может быть, это вовсе не воровство?

Вывозят же теперь из магазинов богачей добро, чтоб раздать бедному люду, и многие не называют это воровством. Вот и тетя Мария говорила: одно дело — брать для себя, другое — для бедных голодных детей. Это другое теперь называется «реквизиция». И только богатые называют это по-прежнему воровством.

И еще тетя Мария говорила, что несправедливо, чтоб богатые имели все, а бедные — ничего, и что богатые стали богатыми нечестно; значит, отнимать у них богатство — справедливо. Какая, в самом деле, польза, если рис и кишмиш будут лежать в подвале, пока не сгниют или пока их не пожрут крысы? Вот она и произвела у дяди Шамси маленькую реквизицию. Эта мысль приводит Баджи в восторженное состояние. Пусть посмеет кто-либо сказать, что она ворует! Просто — маленькая реквизиция!

Каждый день с утра приходит Баджи помогать тете Марии, принося что-нибудь из продовольственных запасов Шамси.

Тетя Баджи пришла! — радостно кричат ребята, бросаясь к ней навстречу.

— Да отстаньте вы! — отмахивается от них Баджи. Но в глубине души она растрогана и польщена.

Странные дела творятся теперь с нею!

Прежде она возилась с одним Балой, и было это, признаться, трудновато. А теперь ей приходилось возиться с двадцатью крикунами, и они ей не в тягость. Прежде она мыла посуду на шестерых и проклинала тарелки и горшки. А теперь она моет посуду всего детского сада и не ропщет. Прежде она только и думала, как бы ей увильнуть от непосильной работы. А теперь она сама просит работы у тети Марии.

Почему так происходит? Наверное, потому, что работает она теперь по своей доброй воле и помогает той, кого любит, кого уважает, и потому, что нельзя не помочь этим сиротам-малышам…

Иногда тетя Мария заводит речь о Саше.

И тогда Баджи вся обращается в слух, хотя делает вид, что погружена в работу — тщательно вытирает посуду, внимательно перебирает крупу. Порой ей самой хочется заговорить о Саше, по она не решается. Боится она, что ли, тетю Марию? Но чего ей бояться, ведь та не станет ругать ее за это? Стыдится, может быть? Но чего ей стыдиться? Разве она целовалась с Сашей, как целуются другие девчонки с мальчишками? Аллах упаси! Почему ж, в таком случае, едва она хочет заговорить о Саше, язык у нее словно прилипает к нёбу?..

Однажды приходит в детский сад женщина с портфелем, осматривает ребят, заглядывает во все уголки. Она шепчется с тетей Марией, время от времени бросает взгляд на Баджи. Перед тем как уйти, она подходит к Баджи.

— Это ты так хорошо помогаешь товарищу Филипповой? — спрашивает она приветливо.

— Я помогаю, — отвечает Баджи.

— Мы уже о тебе слышали, — говорит женщина, ласково улыбаясь.

— Я стараюсь, — отвечает Баджи, смущенная похвалой. Она берется за щетку и принимается с рвением подметать пол.

Новый декрет

Зал был украшен алыми флагами.

Было жарко, душно, запах нефти исходил от одежды собравшихся.

Юнус сидел, стиснутый с двух сторон, — справа от него сидел Арам, слева — незнакомый старик азербайджанец Взгляд Юнуса был прикован к трибуне, на которой стоял мужчина с небольшой темной бородкой, красиво очерченными бровями, глубокими внимательными глазами.