Младшие братья

— Это что, камень? Никогда б не поверила, что камни бывают такого цвета. — Посмотрела по сторонам, добавила: — Как океан.

Разгадка, крутившаяся где-то рядом, ускользнула. Максим досадливо вздохнул, встал, и пошёл к Шуру, вытягивающему привязанного верёвкой Гуню.

Идти по гладкой равнине вдоль прочерченной по ней полосы оказалось легко… первые несколько часов. Ещё бы — ноги в грязи не вязнут, об камни не спотыкаешься, за корни и кусты не цепляешься. Если бы не духота. Криссовская одежда охлаждала кожу, но только те участки, которые прикрывала. А уж воздух она и подавно не кондиционировала. В самом лучшем положении оказалась Огница со своей курткой с длинными рукавами, брюками, стянутыми тесёмками на щиколотках. В самом худшем — Шур с набедренной повязкой и банданой. Хотя сфинкс духоту переносил на удивление стойко. Зато Гуня ныл беспрестанно, просил разрешение выпить воды. Шур не разрешал — воду следовало экономить.

Первый привал они устроили, когда идти сил не осталось. Соорудили какой-никакой навес из подстилок и одеял, забрались под него, Гуня целиком, прочие — сколько поместится, выпили по глотку воды и постарались заснуть. Впрочем, у Максима заснуть не получилось. Потом начали останавливаться чаще. Они превратили это в ритуал: соорудить навес, глотнуть воды, лечь. Автоматизм движений заставлял не думать, сколь таких отрезков пути их ждёт. Каждую третью остановку старались немного поесть и поспать. Хоть и прикрывали головы конфискованными у запасливого Гундарина тряпичными лоскутами, но от жары всё равно мутило. А может быть не от жары, а от одуряющего однообразия синей плоскости, перечёркнутой белой линией? Словно мелком на школьной доске…

На седьмом привале у коротышки закончилась вода во фляге. Закончилась она, очевидно, гораздо раньше, но выяснилось это, когда Гуня, жалобно наблюдавший, как товарищи полезли в сумки за флягами, не выдержал:

— Шур, а дай и мне глоточек хлебнуть.

— У тебя же ещё оставалось?

— Мож, я закупорил неплотно? Вытекла…

От одной мысли, что драгоценная влага могла вытечь зря, во рту у Максима стало ещё суше, хоть суше уже невозможно. Он поспешно сделал свой законный глоток. На счастье, не последний.

Огница просьбу коротышки, естественно не поняла, переспросила. А когда Максим перевёл, гневно свела брови:

— Врёт он! Вылакал всю воду. Я видела, он специально отставал.

Против ожидания, Гуня не спорил. Он весь сжался, сморщился, сделался ещё меньше, чем был.

— Это правда, Гундарин-Т’один? — строго спросил Шур. — Ты выпил всю воду?

Коротышка шмыгнул носом.

— Шур, я бы умер, если бы не глотнул. Правда.

— Вылакал свою долю, пускай теперь что хочет, то и делает, — торжествующе объявила Огница. Приложила флягу к губам, отпила. Принялась тщательно закупоривать горлышко, будто издевалась над коротышкой.

Шур помедлил, разглядывая её. Тряхнул гривой, объяснил:

— Мы поделимся с ним водой. Он виноват, и будет наказан. Но не сейчас. Сейчас надо выжить. Всем. Переведи, Макс, — и протянул коротышке флягу.

Максим перевёл, хоть шевелить растрескавшимися губами было чертовски больно. Огница аж вскинулась:

— Делиться?! С какой радости? Если у шерстяного вода лишняя, пусть делится. А мы свою не дадим!

Максим начал было переводить на русский, потом сообразил, что этого от него не требуется. Надо же, как в голове шумит — совсем соображать перестал. Мало одного глотка воды, мало. Девчонка права, куда же тут делиться? Фляга и так почти пустая, на оставшиеся шесть дней никак не хватит. И если коротышка не дойдёт, то сам виноват…

Голова сама собой качнулась. Отрицательно. И спёкшиеся губы сами собой прошептали:

— Я поделюсь.

На пятнадцатом привале они доели последнюю яблоко-дыню. Плод сморщился, усох, влаги в нём уцелело едва ли половина, но всё равно, это была влага. И калории, чтобы поддержать силы. В котомках оставалось несколько ломтей копчёного мяса, но от самой мысли положить это в рот становилось дурно.

На двадцатом привале у Максима закончилась вода во фляге. Он знал, что это случится, но когда последняя капля выкатилась из горлышка, сделалось страшно. Шур взглянул на него, но ничего не сказал. Его последний глоток только что допил Гундарин.

А во время следующего «спания» Максиму приснился сон. Приснились Земля, дом, родная ростовская квартира — впервые с той самой ночи, когда его похитили криссы.

Их квартира выглядела странно пустой. Нет, вся мебель, вещи, знакомые с детства, были на месте. Но ощущение пустоты не уходило. Не из-за того ли, что комнаты были слишком велики? Он бесконечно долго бежал по коридору, оскальзываясь на ярко-синем линолеуме. И кухня была огромной, и старенький холодильник «Атлант», разросся до невероятных размеров. Максим распахнул его дверцу и зачаровано замер.