> Они говорят, что все это автоматическое просеивание задумано, чтобы ловить террористов. Может быть, им даже удастся поймать одного-двоих. Но беда в том, что при этом в сети попадаемся и мы с вами, даже если не сделали ничего плохого.
> Чем больше народу попадает в их сеть, тем сильнее она изнашивается. Если будет поймано слишком много, сеть порвется.
> Поняли мою мысль?
Я выложил на сайт инструкцию о том, как сделать клонер радиомаячков, дал советы о том, как подходить к людям поближе, чтобы копировать и перезаписывать их маячки. Сунул свой клонер в карман винтажной кожаной куртки с армированными карманами и отправился в школу. По дороге успел взломать маячки шестерых человек.
Кто к нам с мечом пришел, от меча и погибнет.
Если вам когда-нибудь по глупости взбредет в голову соорудить автоматический детектор террористов, сначала выучите простой математический урок. Эта потрясающая штука называется «парадоксом ложноположительных результатов».
Предположим, ученые открыли некую новую болезнь, назовем ее суперСПИД. Ею болеет только один человек из миллиона. Вы разработали тест на суперСПИД, имеющий точность 99 процентов. То есть 99 раз из каждых 100 он дает правильный результат – «да», если пациент болен, и «нет», если здоров. Вы подвергли этому тесту миллион человек.
Из этого миллиона суперСПИД есть только у одного человека. И одному из каждой сотни будет выставлен ложноположительный результат – тест скажет «да», хотя человек совершенно здоров. Вот что означает точность 99 процентов – один процент неверных результатов.
Один процент от миллиона – это сколько?
1 000 000: 100 = 10 000
СуперСПИД есть у одного человека из миллиона. Проверив миллион случайно выбранных человек, вы, вероятно, выявите этого единственного реального больного. Но ваш тест обнаружит суперСПИД не только у этого больного. Он поставит страшный диагноз десяти тысячам совершенно здоровых людей.
Ваш тест, точный на 99 процентов, дает неточность в 99,99 процента.
Вот он, парадокс ложноположительных результатов. Если вы пытаетесь выявить что-нибудь очень редкое, точность вашего теста должна соответствовать редкости искомого явления. Чтобы показать на экране один-единственный пиксель, нужен остро заточенный карандаш: ширина карандашного острия будет меньше размера пикселя. Но таким карандашом невозможно указать на один атом. Для этого нужен «карандаш», то есть тест, шириной в один атом или даже меньше.
А вот как парадокс ложноположительных результатов применим к терроризму.
Террористы – явление очень редкое. В городе, таком как Нью-Йорк, с населением миллионов двадцать, может быть один или два террориста. Ну, возможно, десяток, не больше. 10: 20 000 000 = 0,00005 процента. Одна двадцатитысячная доля процента. В общем, террористы – явление очень редкое.
Теперь представьте себе, что у вас есть компьютерные программы, которые могут просеивать все отчеты по банковским операциям, все данные с автомобильных транспондеров или проездных билетов на общественный транспорт, и в 99 процентах случаев эти программы отлавливают террористов.
В городе с населением двадцать миллионов человек тест, имеющий точность 99 процентов, найдет признаки террористических действий у двухсот тысяч человек. Но всего десять из них – настоящие террористы. Чтобы выявить десятерых преступников, надо арестовать, допросить и проверить двести тысяч ни в чем не повинных граждан.
И знаете, что самое неприятное? Тесты на терроризм даже на шаг не приближаются к точности 99 процентов. Они скорее точны процентов на шестьдесят. Или даже на сорок.
Из этих выкладок следует, что Департамент внутренней безопасности изначально быстрым шагом идет к крупному провалу. Они пытаются выявить чрезвычайно редкое явление – человека, являющегося террористом, – при помощи неточных систем.
Неудивительно, что в городе все идет кувырком.
Во вторник, через неделю после начала операции «Ложный позитив», я спозаранку вышел из дома. В наушниках гремела свежая музыка, скачанная вчера из икснета. Такими небольшими цифровыми подарками многие пользователи старались отблагодарить M1k3y за то, что он дарит им надежду.
Я свернул на Двадцать третью улицу, стал осторожно спускаться по узкой каменной лесенке, вырубленной в склоне холма. По дороге мне встретился мистер Таксовод. Я не знаю, как его зовут, однако встречаю тут чуть ли не каждый день – он выводит гулять в соседний скверик трех такс, которые, пыхтя, карабкаются вверх по ступенькам. Разминуться с ними на узкой лестнице практически невозможно, и я всякий раз то запутываюсь в поводках, то вжимаюсь в чей-нибудь палисадник, то взгромождаюсь на бампер одной из машин, припаркованных у обочины.