Младший сержант Алексей Крайнов

Мысль пришла неожиданно: подкинуть в угли дров. Протерев, приспособить на камнях над занимающимся костром металлический лист – тяжёлый! Пластики сала, с шипением выгибающиеся на раскалённой железяке, мелкорубленая колбаса, размягчающаяся от сального жира, золотистая, с поджарками картошка, на том же жиру скворчащая, – вот что увидело немецкое воинство, в полном составе резво нарисовавшееся на чудесный запах от костра.

– Ди руссеше гиниалитет ин дер айнфахайт! – немецкий доктор задумчиво чесал свою бородку.

Лёшка вопросительно посмотрел на Питера.

– Естешь добже зробеное! – радостно перевёл непонятную немецкую фразу в непонятное польское изречение немец.

Но судя по лицам окруживших Алексея ребят, добродушному похлопыванию солдат по плечам красноармейца, затея с картошкой всё же удалась. Радостное возбуждение солдат омрачил тот же доктор, обнаруживший прислонённый к брезенту палатки карабин.

– Вессен вафен?! – удивленно развёл руками офицер.

Вольфганг, приставив к ноге оружие, вытянулся перед командиром. Последовала короткая взбучка с указанием руками на небо, окружающие лагерь леса и, наконец, тыканьем пальцем непосредственно в Алексея. Затем, следуя команде, старый санитар, тяжело вздохнув, отправился нести караульную службу по периметру оставшихся от санчасти четырёх палаток.

За обедом Алексей, накладывая в тарелки свое жарево, прикрыв сверху второй чашкой, отставил в сторону порцию бродившего неподалеку Вольфганга. Был замечен доктором, подозван и на вопросительный кивок в сторону отставленной тарелки, вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал:

– Вольфганг!

С бурдой по имени «кофе», куском хлеба и порцией жаренной с салом и колбасой картошки был отпущен к караульному. Расположившись на ожидавших транспорта куче из матрасов, в десяти метрах от обеденного стола, Вольфганг, с набитым уже ртом пробурчав слова благодарности, жадно набросился на горячий обед. Самого же Алексея по возвращении ждал неприятный сюрприз: его порцию немцы поделили между собой, вывалив в пустую Лехину чашку холодный гороховый концентрат.

– Вольфганг, – наигранно пожал плечами офицер, чем ввёл в неуместное веселие сидевших за столом солдат. Кроме, разумеется, самого Лёшки: «У, фашисты», – зло обзывался про себя на сотрапезников Алексей, доставая из сапога ложку. То, что при готовке он и так от души напробовался своего жарева, осталось его маленькой тайной.

После обеда до самого вечера, помыв за всеми посуду, Алексей провалялся на куче матрасов, пытаясь разобраться в польских словах, которыми без остановки снабжал его Питер. Темы для разговоров были самые разнообразные: от причины начала войны между двумя социалистическими государствами до сравнения продовольственного обеспечения солдат. Немецкая еда Лёхе не понравилась однозначно: каша из банки, колбаса из дерева, хлеб безвкусный, и это он ещё про «ужасный» кофе помалкивал. Немцы Лёшкины рассуждения о своей безвкусной кормёжке поддержали. Не слышали лишь заключительного вывода Алексея: «Хрена вы нас с таким харчем одолеете!», но это он уже мысленно… добавил.

Правда, протянутая бродившим вокруг лагеря благодарным за заботу Вольфгангом, в круглой жестяной банке шоколадка чуть было не склонила чашу весов в другую сторону. Коричневая долька, затмив всё пробованное ранее, безумной сладостью взорвалась во рту Алексея. Очнувшись, словно от контузии, с усилием воли, под одобрительное кивание сидевших рядом солдат, с сожалением передал «яство» остальным.

«Но это же не еда – а так, баловство одно», – провожая глазами чудное лакомство, медленно приходил в себя Алексей.

О начале войны немцы рассуждали интересно: во всём виноваты евреи и комиссары. О как! Это они, евреи, захватив Россию, хотели завоевать весь мир. А немецкая армия, встав на пути «большевистских орд», этот мир спасает.

На Лёшкин с подковыркой вопрос о «спасенных» уже Франции, Голландии, Греции и стран иже с ними – собственно, от кого?! Собеседники долго орали про «швайн» Черчилля, настроившего «Ойропу» против мирного, немецкого народа. Сам же Алексей, при попытке узнать его мнение по данному вопросу, обострять ситуацию не стал.

– Я знаю, чего они не поделили! – медленно, давая Питеру время осознать и перевести товарищам свою речь, многозначительно тыкая указательным пальцем в небо, начал Лёха. Немцы, напряжённо слушая, сгрудились вокруг красноармейца. – Усы у них разного фасона, вот и выясняют, у кого краше!

Гогот, разнесшийся над грудой вещей, заставил выглянуть из палатки доктора. Подойдя к подскочившим при виде офицера солдатам, полюбопытствовал. Объяснили. Отсмеявшись, велел по одному заходить для осмотра и перевязки ран.

Лёшкина нога врачу понравилась. Наложив свежую повязку, отправил на погрузку наконец-то подошедших подвод. Четыре небольших телеги с красными крестами на изорванных, выцветших тентах не вместили в себя и трети заготовленного имущества.