Осуществлялся ожидаемый дождь, за которым Я с интересом следил. А вдруг!? Но тетки без возраста, трудяжничащие неподалеку, с таким апломбом и азартом обсуждали биографию Аллы «Барисны», что сдерживать подступающий хохот становилось все сложней. Хотя врачи и вовсе не велели ничего сдерживать, утверждая, что смех продлевает жизнь, тогда как последствия антисмеха изучены еще не вполне. Будь Я цветком, то сумел бы, пожалуй, изящно завять от этой душной, тошной, вздорной болтовни о грандиозных концертах-бенефисах, о творческих планах и готовящемся новом альбоме, исполненном дорожек о самом сокровенном и потаенном. Но в вялотекущем воплощении Я не был цветок. Выпала функция прозаичней – опробовать качество человечье, познавая свойства очередного умопомешательства. Эксперимент, надо сказать, протекал с переменным успехом. А, впрочем, все суть одно: сначала тянулся к солнцу, как колос, затем процесс приостановился и Я принялся подсыхать, а в итоге как всегда предстоит припасть к земле, чтобы, когда сойдет снег, грянул новый цикл правдоподобного наваждения. Тем же Я промышлял и в прошлых появлениях, перелистывая учебник истории безошибочно узнавая себя, то в скакуне Александра Македонского, то в бесследно исчезнувшей скульптуре работы Лео да Винчи.
Поэтический ход мысли обламывали заскорузлые тетки, которые все никак не могли угомониться и, собравшись с силами, приступали к новому раунду тяжелых переговоров. На повестке: последние известия из стана Звезды, которая своей яркостью и блеском словно бы оттеняла их невзрачные жизни, хотя сами тетки рассуждали в том духе, что потусторонний наблюдатель мог бы заблудиться, решив, что бытие Аллы «Барисны» определяется сознанием этих самых теток. Без них звезда, мол, пропадет. И, действительно, кто ж ее увидит – без зрителя?