Млечный Путь

Может, почувствовав сейчас пристальный взгляд его, она поднимает на него глаза. Что-то негаданное, нежданное завладевает ее мыслями, отвлекает от неинтересной работы. Она даже немного отодвигает от себя сметанную с полотном кудель и опускает глаза долу. Настроение это передается и Амиле. Втроем они молчат. То ли думы, то ли мечты полонили их. Думы — как бездумность. Это длится долго. Над дверью едва живут неровным стуком своим старинные, может, дедовские еще ходики. Вдруг начинает плакать меньшой Амилин сын. Амиля бросается к люльке баюкать его. Снова колыбельная льется за окна, а там ее подхватывают дубы и переносят в свою дубраву. Там она тонет в ровной песне ветра. Ветер спешит своей дорогой.

Старые Андреевы цимбалы висят в кладовке напротив оконца без стекол. Ветру, если он с этой стороны, удобно каждый раз перебирать запыленные струны их. Цимбалы и теперь звенят тихим звоном.

— Цимбалы звенят, — говорит Андрею жена, мечтательно глядя на вершины дубов над стрехою.

Они выходят из хаты, в ясную ночь. Осень спит в блеске земли под серебром неба. Дубы гудят.

Вдвоем они стоят на улице. Ни о чем не хочется говорить, а только думать бездумно.

— Лихой малый, не дает Амиле покоя никогда, — говорит она, оглядываясь на хату.

— Тут недавно был Бушмар, я ему все сказал, а он слушал, — говорит он.

— Ну? — удивляется она.

Снова они молчат. В хате стихла колыбельная. Амиля выбегает в ночь. Втроем они стоят.

— Цимбалы звенят, — прислушивается Амиля.

— Пускай хлопцы подрастают, — смеется Андрей.

Ночь.

VIII

Винценты едва перемогал свои страхи. Теперь его не донимала уже ни тоска, ни какое-нибудь очень сильное желание, а была только злоба. Старший сын в начале зимы совсем убрался из хаты, чуть даже не отрекся от батьки за его дурное упрямство. Сам присоседился неподалеку, хаты через четыре. К весне половина деревни шла на снос, все переделывалось, менялось. Хлопец не отступал от всех. Несколько хозяев остались отщепенцами, и Винценты с ними. Благо поле было в самом углу, за дубняком, даже на отшибе немного. Меньшой сын старого Винценты той зимой женился и упорно держался отца.

Винценты больше не совал носа на Бушмаров хутор. Он боялся одного: чтоб Галена ничего не сказала Бушмару про него. Бушмар лютый человек, он может, подкараулив где-нибудь, одной затрещиной лишить навек здоровья, а то и вовсе душу вытряхнуть. Одно только тешило сердце и успокаивало Винценты: слухи шли по всей округе, что у Бушмара в хате нелады. Скандалов нету (Галена не такая женщина, чтоб допустить этакую срамоту), но Бушмар возненавидел ее. Хотя, может, и не возненавидел, не может Бушмар Галену возненавидеть, однако ж и не будет она больше слишком любой ему. Потому как она только нравится ему, а душой от него далека. Она уже рвется оттуда, от него, тяжелого человека. Она в люди рвется. Он сам чувствует далекость свою от нее, так же, как от всех. Как в тот сумасшедший вечер, когда только явился он домой, не повернула жизнь на доброе, так оно и дальше пошло. Может быть, тут и не виноват никто из них…

Винценты гонит от себя свою тревогу.

Но Бушмар однажды таки подстерег Винценты.

Пасмурный день. Снег синеет у леса. Винценты выбирается на дорогу с вязанкой хвороста. Валенки его мокры, ногами он едва загребает по сырому снегу.

— Стой, Винценты, — окликнул Бушмар.

Это было внезапно. Винценты вздрогнул. Бушмар откуда-то ехал вдоль леса и из-за поворота показался неожиданно. Винценты останавливается и дрожит.

— Откуда это едешь, пане? — молвит он.

— От я тебе зараз скажу, откуда я еду, — слышит он Бушмаров ответ.

Тогда он пытается умилостивить Бушмара разговором:

— Это я чтоб пройтись. За сучьями выбрался. Ты думаешь, мне в хате вольно не дают сидеть? Упаси бог! На сына и на невестку я не пожалуюсь. Это я сам, чтоб пройтись. По воздуху…

Говорит слабым, полным отчаяния голосом и смотрит, как Бушмар слезает с саней и привязывает своего коня к придорожному дубку.

— По воздуху это я…

— От тут тебе зараз будет и воздух.

Бушмар с дьявольской улыбкой на лице направляется к Винценты. Борода скособочилась от того, что стиснуты зубы. Брови сдвинулись и съехали вниз так, что аж закрыли глаза. Но глаза эти пожирают старого Винценты. Он чувствует это еще издали и опускает на снег хворост. Бушмар, не торопясь, берет его за лацканы.

— Гва-а-алт! Пане, что робишь!

— Тихо, не ори!..

Они так и стоят, впившись друг в друга глазами, — один глядит, словно огнем жжет, другой моргает и пускает по щекам две слезины.

— Дак тебя сын не гоняет за хворостом?

— Упаси бог, это я сам, чтоб пройтись…

— Хороший у тебя сын. Это тот, что оженился недавно?

— Ага, тот самый…

— Кого ж он взял?

— Взял, пане…

— Что ж он мою женку не взял?

Винценты, подогнув колени, опускается на снег, и голова его вяло свешивается набок. Бушмар действует не спеша. Он как держал за лацканы Винценты, так и несет его прямо перед собой и с размаху ударяет о дерево.

— Гык! — только и выдохнул Винценты и повалился навзничь. Шапка с головы его съехала, и голова легла на нее.