MMMCDXLVIII год

— Видел? Да откуда я его увижу? Кто мне его показывал? Да и показывать боятся, чтоб взглядом не замарать золотых его перьев!

— Что-ж делать, Исаф! — произнесла Мери.

— Что делать? А вот что: я не останусь коз да свиней сторожить, как Ровня!.. Завтра выходит из пристани Нимфа Альзама в поход!

— Прощай, Исаф!

— Прощай. А что слуху о нашем Эоле?

— Ты не видал его?

— Где ж я его увижу.

Мери опомнилась от задумчивости.

— Прощай, Исаф! — повторила она, и скрылась из глаз старика.

— Добрая девушка, ласковая! Откуда-то вывез ее Эол? Что-то с ней будет делать? Жаль, если ей будет такая же участь, как и матери бедной Лены! — сказал старый сторож, и вошел в дом.

Мери обошла кругом горы и воротилась домой. Старуха, была еще в сонной забывчивости; а маленькая Лена встретила: ее с радостию, которую, от боязни нарушить сон старухи, могла она, выразить только объятиями и, поцелуями.

После испугов, накрутивших спокойствие расслабленной старухи, утомление её обратилось в крепкое усыпление. Так прошел весь вечер.

Лена также спала; а Мери считала преступлением сомкнуть очи, забыть страдания сердца и разлучиться хотя на одно мгновение с тоскою души. Тускло горела перед нею лампада. Этот томный свет казалось ей нравился; она всматривалась в него, он был похож на искру надежды, которая могла обратиться в пламень, или совсем потухнуть.

Но вдруг, как будто очнувшись от усыпления, она бросила взор на окно, и с каким-то нетерпеливым ожиданием очи её приковались и нему. Так прошла ночь. Показалась заря. Постепенно ослабевая, свет лампады исчез, при появлении первых лучей солнца.

Перед утром кашель разбудил старуху, она заворчала, забормотала и вывела Мери из мрачной задумчивости, своими: различными требованиями.

Как будто преследуемая каким-то беспокойством и любопытством, Мери под разными предлогами уходила. Посылаемая за нею Лена, всякий раз находила ее стоявшею в саду на холме. Всякий раз, когда возвращалась она в комнату, старуха ворчала на её рассеяние, беспамятность, неловкость, слепоту и невнимание. Так прошло утро.

В полдень она опять ускользнула из комнаты. Опять маленькая Лена, посланная старухою, прибежала за ней.

— Мери, Мери! Бабушка сердится на тебя; я буду плакать!

— Милая Лена! — сказала ей Мери, — сядь здесь; когда пойдет Красный, которого ты не любишь, вон туда, под гору, то прибеги и скажи мне об этом, слышишь?

— А если Красный увидит меня, да схватит, как тебя вчерась? Я умру, Мери!

— Сядь за этим кустом; он тебя не увидит, не бойся, он не тронет тебя. Смотри же, скажи мне, когда он пойдет туда под гору.

Мери поцеловала Лену и возвратилась в комнату, где старуха после долгого ворчанья велела подать себе фасоль, и посадила Мери подле себя. Положив перед собою подушку, и разложив бобы на несколько кучек, старуха стала шептать и отделять от каждой, по очереди, по два, по три и по четыре боба, присоединяя к другим; наконец раскладка кончилась.

— О-о, какая беда над его головой!.. Дорога, а нет пути!.. Сроду еще так не выходило!.. Вот пустое место! Ни бобочка! Ну, в праведный третий раз! А!.. послушай Мери!.. Не ждать ли нам в дом Эола? Смотри… дом полон, хозяин в доме!

— Если бы это сбылось! — произнесла Мери; румянец вспыхнул на томном лице её; она как будто ожила.

— Мери, Мери! — раздался вдруг звонкий голос Лены, вбежавшей запыхаясь в комнату. — Мери! Красный сюда идет!

— Кто идет? — спросила старуха.

Мери молчала.

— Красный! — повторила Лена и прижалась к Мери.

Вошел Север.

— Еще здравствуйте! — сказал он.

— Ах, Владычица! Говорят, снам не верь!.. Вот он и наяву!.. Откуда ты, Север? А Эол где?

— Про Эола не спрашивайте. Вряд ли удастся ему воротиться сюда. Высоко забрался!

— Как? — вскричала встревоженная старуха.

— Да, для нас он умер……

— Умер? А… убил! — возопила старуха, и упала без памяти в подушки.

— Бабушка, бабушка! Не дам тебя убить! — закричала маленькая Лена, вскочив на колени к старухе и обратив взоры полные слез к Северу.

— Мери! Я пришёл говорить не с старухой, а с тобою! — сказал Север, удерживая Мери, которая бросилась также к беспамятной старухе. — Послушай, Мери! Я тебе не чужим языком повторяю…

— Злодей, оставь меня!

— Довольно с тебя и того красавица, ЧТО Эол оставил!.. Все женщины в подобном случае плачут, а ты, сердишься! Странно! Но тем лучше: я люблю сердце, в котором нет слез. Послушай, я люблю не терпенье, а тебя! Выбирай: добрую волю, или… мне все равно! Будет моей? Прощай, до завтра можешь думать, сколько хочешь!

Север удалился. Когда двери захлопнулись, Мери, как потерянная, обвела взорами комнату. Её внимание остановилось на образе, но как будто не осмеливаясь смотреть на оный, она опустила очи в землю, упала на колени, сложила на груди своей руки, и вдруг вскочила, выбежала в боковой покой, чрез несколько минут возвратилась.

Лицо ее горело, глаза налились кровью; не печаль, а какая-то обдуманность видна была в чертах её. Быстро прошла она чрез комнату, пробежала крыльцо, двор, сад, и остановилась при входе в грот.

Все было тихо; она вошла под своды.