Мне — 65

Однако меня внесли в «черные списки», а это означало запрет публикаций где бы то ни было, запрет на упоминание моего имени (похоже, в некоторых изданиях эти люди все еще остались до сих пор, вы сами знаете, где фамилию Никитина нельзя даже упоминать), я лишился сразу и работы в аппарате Союза Писателей и… словом, оставалось только идти снова в литейный цех, потому что я привык получать хорошие деньги, а в литейном платят примерно впятеро в сравнении с инженером и втрое – с квалифицированным слесарем.

Но еще до внесения меня в «черные списки» из Москвы пришла разнарядка на одно место на двухгодичных Высших Литературных Курсах в Москве. Как ни морщились местные авторитеты, но я оторвался от них на целый порядок, и кого посылать – иного мнения быть просто не могло. Мои документы были отосланы в Москву, я со дня на день ждал сообщения о зачислении.

Я ждал и ждал. Но все сроки прошли, и тогда я догадался, в чем дело, пошел на дикий шаг, который кажется просто невероятным разумному человеку: взял экземпляр «Шпаги Александра Засядько» и послал бандеролью на адрес ВЛК в Москву. И приписал, что вот за эту книгу я и занесен в «черные списки».

Большое спасибо, да что там спасибо – неимоверная благодарность проректору ВЛК Николаю Горбачеву и отдельно – ректору Литературного института Пименову. Дело в том, что вдогонку за посланными в Москву документами из Украины пришла партийная директива с указанием, что Никитин – инакомыслящий, неблагонадежный, принимать на ВЛК нельзя, вместо него пришлют другого. Такое же указание Горбачев получил из партийных органов. После чего он сказал: а ну-ка, посмотрим, что это за такой неблагонадежный, что написал. Если слабо пишет, то в самом деле неблагонадежен…

Он взял «Шпагу Александра Засядько», раскрыл и стал читать. Прочитав главу, не отрываясь, он нащупал спинку стула и сел, продолжая читать. И так прочел по меньшей мере половину книги. После чего сказал твердо: я его приму, несмотря на все указания!

И – я был принят на ВЛК.

Конечно, сыграла роль и некая удача: дело в том, что книга начинается со слов: «Преподаватель баллистики подполковник Кениг решил сократить путь к выходу из училища и пошел через зал для фехтования. Сюда он редко заглядывал, ибо упражнения со шпагой нелепы человеку, привыкшему рассчитывать траектории огромных чугунных ядер. А ядро сшибет с ног слона, не только человека со шпагой или чем-то еще колющим-рубящим в руках…»

Николаю Горбачеву, проректору ВЛК, одновременно подполковнику артиллерии, это тоже казалось нелепым, он привык рассчитывать траектории артиллерийских снарядов и считал артиллерию богом войны. Начало книги его зацепило, а дальше у меня написано так, что не отпустит любого, будь это полковник, домохозяйка или школьник.

Я был принят на ВЛК. Подчеркиваю, несмотря на указание сверху не принимать. Тем самым было показано, что и партийная машина не всесильна, сильные люди могли выстоять, а прошедший войну Николай Горбачев был очень сильным человеком и мог вступиться за совершенно незнакомого человека уже только потому, что считал того правым.

Не зная, что я «крамольный» и только чудом попал на ВЛК, наши члены партии предложили меня в секретари партийной организации, но руководство мудро сочло такое слишком уж большим вызовом партийной бюрократии Москвы, умело подготовило и провело собрание, в результате секретарем избрали Мишу Казидуба, хорошего и сильно пьющего, что еще больше придавало ему симпатии, поэта из Украины.

Общежитие Литинститута располагается на улице Добролюбова, дом одиннадцать, старинное шестиэтажное здание с очень высокими потолками. Пять этажей отданы студентам, шестой – слушателям Высших Литературных Курсов. На шестом этаже всего сорок комнат, это число задает количество принимаемых слушателей: сорок человек.

Потому же и ведут этот набор от начала и до конца в течение двух лет, потому что новых могут набрать и поселить только тогда, когда эти освободят помещение.

Шестой этаж – элита. Уже по тому, что каждому по комнате, в то время как на этажах ниже студенты живут по двое. Кроме того, у нас стипендия – триста рублей в месяц, это при зарплате рядового инженера в сто двадцать.

Чуточку вернемся, первый день в общежитии Литинститута начинался тоже очень-очень интересно. Я не стал бы о нем упоминать, хотя я и там герой и красавец, что естественно, ну вот такой я. Однако эту стекляшку отберем потому, что она необходима, как очень-очень характерная деталька того времени.

Последний день августа, завтра уже первое сентября, идет 1979 год, начнутся занятия, а сейчас я торопливо сложил вещи в отведенной мне комнате, спустился вниз, надо успеть что-нить купить на ужин. В холле молодые парни, сильно поддатые, пытаются прорваться по лестнице наверх, их удерживает старушка-вахтерша, еще несколько студентов вызвали лифт и ждут, когда спустится. Ну не могут наши будущие поэты и писатели подниматься по лестнице! Целых пять этажей для студентов в шестиэтажном здании!

Вахтерша кричала возмущенно:

– Возвращайтесь в свое общежитие!.. У вас там что, своих девушек мало?