Мне из Кремля пишут

О, что тут началось! Несколько человек крикнули “ура!”, но их голоса потонули в воплях и визгах: “Провокатор!.. Мерзавец!.. Сталинист!..” Как ни печально, особенно неистовствовал внучатый племянник великого Некрасова. Солоухин был не робкого десятка, но тотчас покинул зал... И вот сейчас, в 1999 году, встает Семен Шуртаков, тоже наш однокурсник, и говорит то же самое, мало того, предлагает выпить за Сталина стоя. И что же? Почти все встают, из полутора сотен гостей остаются сидеть человек двадцать - тридцать. А я опять вспомнил ядовитое словцо: “Герои России могут не вставать!” Тут нехотя встает и Герой. И это еще не все. Примерно через полчаса поднимается Николай Данилов и предлагает то же самое. И опять почти все встают! И при том - ни слова протеста, ни единого возгласа несогласия. Впрочем, нет, один что-то невнятное пролепетал, но это был какой-то незнакомый эстонец. Что с него взять! Потом он заснул за столом.

Я спросил у сидевшего слева от меня Левы Экономова:

- Старик, в чем дело?

- Да очень просто, - уверенно ответил он. - Самые громкие крикуны уехали в Израиль, в США, а другие, увы, перемерли, осиротили нас. Например, Борщаговский...

- Нет, Боршаговский, благодарение небесам, жив-здоров, ему 86 лет, и никуда не уехал.

- Ну, значит, хотя бы в 86 соображать начал. Отрадно.

Вдруг Герой объявил, что я прошу слова. Ну, коли так... Я вышел и прочитал стихотворение “Срам”, только что написанное в связи с американским нападением на Сербию:

Громят страну славянскую
Недалеко от нас,
А мы ей шлем - Казанскую.
Таков, мол, Божий глас.
Обдуманна, размеренно
Враг сеет смерть и тлен,
А наш Главком лишь перена-
целивает член.

Эх вы, душонки узкие
Да плоские умы!
Смеются сербы: “Русские!
Не бойтесь, с вами - мы!"

И срам и боль-обиду
Как пережить мне, брат,
Солдату-инвалиду
С медалью "За Белград "?

...Мы возвращались домой с Мишей Игнатовым, моим товарищем студенческих лет. В конце пятидесятых годов он работал главным редактором литературной редакции нашего Иновещания на заграницу и пригласил меня своим заместителем, но вскоре уволился, и я стал главным. Шли к Маяковке по Вспольному, Ермолаевскому переулкам и вспоминали нашу редакцию. Где-то сейчас неутомимый Анатолий Загорский? Что с Ниной Световидовой? Ада Петрова работала на телевидении, последний раз ее можно было видеть в передаче о Светлане Аллилуевой, - Куда девалась?

- А помнишь Колю Войткевича? - спросил с доброй усмешкой Миша.

Еще бы! Все пять лет учебы в институте он был старостой нашей группы и все пять лет писал какую-то грандиозную поэму о войне. Сразу после института женился, родился ребенок, жил трудно, бедствовал. Когда я стал на радио главным редактором, до меня дошел слух, что он не может устроиться на работу, поскольку три года был в плену. Я позвал его и отвел в отдел кадров для оформления сотрудником нашей редакции. Когда он заполнил там все анкеты, написал необходимые бумаги и ушел, меня позвали к заведующему отделом кадров. И состоялся примерно такой разговор:

- Вам известно, что Войткевич был в плену?

- Да, он попал в плен летом 42-го года под Севастополем.

- А вам известно, что он был членом партии и в плену выбросил свой партбилет?

- Не выбросил, а закопал в землю. А как вы поступили бы со своим билетом в плену? Ведь коммунистов фашисты расстреливали сразу.

- И вы верите, что он закопал?

- А как не верить? Он проходил проверку, а главное - я просидел с ним в одной аудитории пять лет, видел его в разных ситуациях и обстоятельствах. Я знаю, что это честный и мужественный человек.

- А вы понимаете, что у нас идеологическая организация и здесь могут работать только люди с безупречной биографией? И потому мы не можем принять в свои ряды человека, три года бывшего в плену.

- Но разве есть такой закон, постановление или хотя бы инструкция? Покажите. Нет же таких документов!

- Это ясно безо всяких постановлений и инструкций. Мы на передовой линии борьбы.

На этом разговор окончился, но я каждый день звонил начальнику отдела кадров и настойчиво повторял просьбу принять на работу Войткевича. Наконец он опять попросил зайти. Разговор получился уже иным.

- Вы как член партии ручаетесь за него, берете под свою ответственность?

- Конечно, ручаюсь. Конечно, беру.

Так Коля был принят на работу. И проработал там всю жизнь, до самой пенсии, и, между прочим, со временем был восстановлен в партии.

Мы виделись редко, а потом, и очень долго, я о нем ничего не слышал. Но года три назад, уже давно на пенсии, он позвонил мне.

- Коля! Как я рад! Что у тебя? Как здоровье? Надо бы встретиться! Какой у тебя телефон?

- Конечно, надо повидаться. Вот мой телефон... Возьми карандаш и бумагу Взял? Пиши: 151-33-90...