Мне из Кремля пишут

За «провалилась» проголосовало 11% телезрителей, за «выстояла» - 89%. И ведь это не предел. Иные передачи давали и такое соотношение: 2% и 98%. И это хозяев эфира ничуть не смущает. Гонят и гонят линялого зайца демократии дальше, а он уже при издыхании...

Очень характерно и красочно объясняет такое соотношение очаровательная Ирина Петровская из «Известий». Видите ли, говорит, у эфирного мусье Млечина изысканные аристократические манеры, а наш народ это не любит, уж так не любит... Ему подавай плебеев, которые, как Кургинян, пользуются «площадными приёмами». И в этом всё дело. Ах, мадам у меня нет слов. Завтра же подпишусь на «Известия», чтобы ежедневно учиться у вас аристократическим манерам в журналистике. Да и как не учиться такой, например, изысканности слога, с какой вы писали об одном драгоценном человеке: «великий гражданин, одно присутствие которого на Земле должно было наполнять гордостью и благодарностью каждого, кто признаёт себя homo sapiens...»

Меня лично совсем недавно тоже коснулись, так сказать, смягченные вариации на тему эфирного бандитизма. Вот перед Днем Победы нагрянула ко мне на дачу съемочная группа с ТВЦ. «Ах, Владимир Сергеевич, ветеран вы наш драгоценный! Вы нам так нужны. Давайте побеседует!» Уж я им лепетал-лепетал, уж они меня снимали-снимали... Все были довольны. Руководительница группы, милая женщина, выразила уверенность, что и начальство будет то ли радо, то ли просто счастливо. На прощанье я подарил ангелам эфира свои книги с трогательными надписями. Расстались закадычными друзьями. Я попросил известить меня о времени передачи. Хотел сватью порадовать. «Да, да, конечно! Да, да, всенепременно, драгоценный вы наш победитель!» И что же? Уехали и словно в плен немцам попали, где их повесили. А если нет, то, должно быть, отложили передачу до столетия Победы. Увы, боюсь не дотяну...

А в скором времени перед годовщиной начала войны явилась другая группа, уже с РЕНТВ. «Ах, Владимир Сергеевич, ветеран вы наш любимый!..» Уж я опять верещал-верещал, уж так рассыпался мелким бесом, а они заставляли меня и маршировать строевым шагом, и бренчать медалями, не додумались разве только заставить по-пластунски ползать по огороду да бегать по полю с криком «Россия, вперёд!» И опять я дарю им книги, и опять расстаёмся закадычными. И что же? Сунули меня в какой-то бездарный антисоветский фильм, где я совершенно неуместно мелькаю раза два по три-четыре секунды.

И как тут не вспомнить, что в прошлом году позвонил мне из Нью-Йорка с русскоязычной телестудии неизвестный мне журналист Александр Грант и попросил интервью. На какую тему? «У вас недавно вышла книга «Живые и мертвые классики». Поговорим о классиках. Только пришлите фотографию».Что ж, не каждый день звонят мне из Берхтесгадена, согласился и фотку по интернету послал. И вот в назначенный день, в условленное время меня соединяют, и я битый час сотрясаю своей коммунистической ересью атмосферу над Америкой от Сиэтла до Майами, от Портленда до Сан-Диего. Иногда зрители задают вопросы, порой резкие, злые. Не беда, отвечаю. И никаких помех, запретов, перебоев. Правда, потом выяснилось, что этот Грант - Рабинович, живший в Москве на одной улице со мной, откуда, возможно, и его интерес ко мне. Что ж, и это не беда, хорошо даже.

Так вот, спрашивается, где же демократии больше - в медведевской благоухающей России или в обамовских США?

Я поинтересовался у того, кто пригласил меня на «Суд времени»: передача будет в прямом эфире? Меня подняли на смех: какой прямой в стране, где губернаторов уже давно не население избирает, а назначают по своему вкусу постояльцы Кремля; где даже нет минимума для явки избирателей к урнам и 25 камчадалов могут избрать россиянского президента. Конечно, говорят, это будет запись. Что делать! Таков мир, который слепили для нас ученики Собчака...

Накануне дня записи у меня почему-то не шли из головы и даже вертелись на языке давно, казалось, забытые строки не то Леонида Мартынова, не то Вадима Шефнера:

Я жил во времена Шекспира
И видел я его в лицо.
И говорил я про Шекспира,
Что пьесы у него - дрянцо.
И что заимствует сюжеты
Он где попало без стыда,
Что грязны у него манжеты
И не опрятна борода.
Но...

Что такое? Почему вдруг всплыло в памяти? С какой стати? По какой причине? А строки всё крутились и крутились в голове. И уже осточертели, как бесовское наваждение. Но уже вечером меня вдруг осенило: пожалуй, всё дело в словах «видел я его в лицо». Ведь завтра мне предстояло увидеть в лицо Сванидзе и Млечина, моих старых антагонистов-антисоветчиков, о коих я не раз писал, но лицезрел только по телевидению. У меня невольно вырвалось:

Я жил во времена Сванидзе
И видел я его в лицо...