Мне как молитва эти имена. От Баха до Рихтера

Вот пишу я сейчас о Мендельсоне, а мысленно вновь и вновь возвращаюсь... к Шуберту! У каждого гения своя особенная судьба, но эти двое как бы символизируют ее полюса, словно Провидение задумало осуществить на них какой-то чудовищный эксперимент: вот этому все земные блага, а этому все невзгоды — и посмотрим, на что вы, ребята, способны. А когда эксперимент был закончен и оба стали не нужны, они смогли умереть — но тоже по-разному: измученный беспрестанной борьбой за выживание Шуберт — мучительно и еще более молодым, тогда как утомленный трудами и славой Мендельсон словно даже и не умер, а просто сделал еще один шаг — в иной мир (кстати, точно так же — мгновенно и без мук ушли из жизни и почти все его родные, как бы проторивая дорогу своему Феликсу). И если вдохновенная песнь Шуберта была буквально задушена, то песнь Мендельсона оборвалась на полуслове, внезапно.

На этом вроде бы в пору и закончить, но странное дело: не могу отделаться от ощущения, что что-то упорно ускользает от меня, что-то неуловимое, дразнящее, быть может самое главное. То самое, что Гейне, так и не разобравшись, принял за «страстное равнодушие»? А на самом деле... Ладно, попробую еще раз, иначе:

  Сон в летнюю ночь и счастливое плавание —
    Богатство и слава! Богатство и слава! —
       Море бескрайнее, уютные гавани...
    Шотландии скалы, пещера Фингалова —
          Пьянящие дали и небо Италии!
                     О, небо Италии! —
                        Нега Италии...
         Солнце и звезды, ангелов пение —
     Молодость мира, природы цветение! —
     Душа окрыленная, блеск и изящество —
                       Гроз озарение!
                    Грезы дразнящие...
Любовь, словно песня без слов вдаль ле!.. тя...
                   Боль — и затмение.
                    Боль и затмение.

А теперь, с вашего позволения, несколько «Песен без слов». То есть без слов мне, конечно, не обойтись, но я надеюсь, что они не слишком помешают вам почувствовать нечто более важное — хотя бы слабые отголоски музыки Феликса Мендельсона-Бартольди.

            И как это могло случиться?

—             Мне в грудь вселилась птица!
               Большая птица голубая.
          Ну что еще могло б, не уставая,
            Так трепетать, так биться,
                       Как не птица?

           Так и живет она — то затихая,

           То клювом и когтями раздирая
                       Свою обитель.
                     Что ни говорите,
    А клетка, даже и грудная, — все же клетка
                         И тесна ей!

          Я рад бы выпустить ее на волю,

Но очень грустно навсегда с ней распроститься.
       Вот я и говорю ей: «Птица, птица, —
          Лети! Но и меня возьми с собою».
      Я грудь свою — темницу раскрываю,
          И жду... и не дышу... и умираю!
     И вечностью мне кажутся секунды.
                        Молчит она.
    Лишь крылья шумно она вздымает...
                       Не улетает!

* * *

          Свет брызжет, лучист,
           Снег алмазно искрист.
Мелькают стрекозы, серебряно — розовы,
    Воздух пронзительно звонок и чист.
             Объятый морозом,
          Лес празднично зелен:
                Сосны и ели,
            И можжевельник, —
           Одни лишь берёзы,
             Раздеты и босы,
         Стоят под наркозом
      В стерильных повязках.
          Повсюду стрекозы,
        Серебряно — розовы, —
             Зимняя грёза,
         Февральская сказка.
 Лес распалён морозным коктейлем;
             От этого зелья
           Празднично зелены
Рослые сосны, ежи

— можжевельники,       Ели — застывшие карусели.
Всё это сверкает, звенит изумрудом,
                  И чудо —
    Берёзы как будто зарделись!
           Раздеты и босы,
       Стройны, как газели,
    Тонкие руки к небу воздели —
И сбросили разом застывшие маски!
         Мелькают стрекозы,
        Серебряно — розовы, —
           Зимняя грёза,
        Февральская сказка!

* * *