Мне как молитва эти имена. От Баха до Рихтера

Рихтер не выступает. Рихтер болен. Рихтер вдали от дома. Рихтер беден. Рихтер одинок. Рихтер... боже мой, да ведь это тот самый Святослав Рихтер, чье одно только имя еще не так давно приводило в благоговейный трепет миллионы любителей музыки во всем мире, и у нас, в Петербурге, таких тоже, надо думать, было десятки тысяч. Где вы сейчас эти тысячи, слышите ли меня?.. Нет, не слышат. Ну ладно, у вас теперь иные заботы, да и не так много, пожалуй, осталось нынче таких, кто тридцать, а то и сорок лет назад почитал за величайшее благо оказаться на концертах великого музыканта. Но ведь есть и сотни других — кто так или иначе посвятил себя музыке: музыкантов, музыковедов, музыкальных редакторов, — вы-то что же молчите?

— Рихтер... А где он сейчас, этот Рихтер? Да и в чем, собственно, дело? — мало ли других пианистов! Не знаем, не знаем... не мешайте работать.

Рихтер болен, Рихтер вдали от дома, Рихтер одинок, как может быть одинок только гений. И Рихтер — неужели забыт!? Вот чудовищный, непостижимый итог этой жизни. Да, конечно, история знает немало подобных примеров — Моцарт, Рембрандт, Вивальди... Теперь, само собой, другие времена, и Рихтеру забвенье не грозит: случись что с ним, и уже на следующий день все те, кто нынче высокомерно отмахиваются от Великого, забьют о нем во все колокола, вот увидите. Но сейчас им некогда, ведь так много на свете «других». Ну да, других: Тосканини... простите, умер уже... Рахманинов!.. тоже нет... Шаляпин, Каллас... Ага, Шолти... Аббадо... да, много.

Святослав Теофилович, я знаю, что Вы никогда не прочтете этих строк, но не могу не покаяться: мне стыдно. Стыдно не за «них» — за себя. Когда Вы были в ореоле славы, я не смел приблизиться к Вам, смотрел на Вас как на некое недосягаемое божество, молился на Вас. А теперь я едва ли не горжусь тем, что, быть может, единственный в огромном городе пытаюсь напоминать своим согражданам о Вашем бессмертии, и это, как ни странно, мне иногда удается. Но разве же дает это мне моральное право чувствовать себя к Вам как-то ближе?

29.4.97

ВЕЛИЧИЕ СМЕРТИ

Сегодня 1 августа, поздний вечер. Несколько часов назад стало известно: в Москве, в Центральной клинической больнице, скончался Рихтер. Минута молчания...

                          Величие смерти!
               Вблизи она темна и безобрана;
                           На расстоянии —
                    Сверкающая грозная скала,
                    И чем дальше, тем выше.
Нужно идти и идти

, чтобы выйти, наконец, из ее тени.                                 Там —
                     Купель Искупления!
               Оглянись назад — и увидишь:                          Вот он Купол,
Сияющий Купол под солнцем на уже предзакатном небе.
     И да просветлеет душа твоя, навеки спасенная!

К тому времени, когда вы будете читать эти строки, часть пути уже будет пройдена, самый начальный, но и самый трудный, сорокадневный (или чуть меньше), отрезок. Слишком малый, чтобы выйти из тени смерти, но Его исстрадавшаяся за последние годы душа освободится уже от земных оков... если только они существовали для нее даже в суровую пору болезней.

Вспоминаю 50-ые годы. Афиши Большого и Малого залов Ленинградской филармонии украшены именем «РИХТЕР», всякий раз на его концертах умирают — и заново возрождаются тысячи людей, а я вновь и вновь задаюсь вопросом: «Откуда ж этот свет из тьмы живородящей?» После одного из таких концертов у меня даже возникло серьезное сомнение, что пушкинский Сальери убил Моцарта из одной только зависти. Такие тогда открылись глубины, такие запретные дали, что стало страшно: вот покинет Он сейчас этот зал, а мы, «дети праха», так в прахе навсегда и останемся — и это после всего, что Он только что нам открыл!

                И вот тогда-то
У края сверкающей бездны Искусства
    Я кажется... понял... Сальери!

Очень трудно писать... хотя, сказать по правде, этот страшный удар не был для меня, увы, неожиданным. Не знаю, обратил ли хоть кто-нибудь внимание на пост-криптум к эссе «Рихтер. Гилельс. Софроницкий» в майском выпуске «Классики»: