Мне хорошо, мне так и надо…

Рафа обречённо пошёл в ванную и приступил к ужасной унизительной процедуре замены мешка, заполненного калом: выжать содержимое в унитаз, обработать стому, прикрепить другой мешок, заклеить пластырем место стыка. Это важно, иначе… Кожа вокруг стомы покраснела больше обычного. Неудивительно, он же был не дома. Рафа старался не заглядывать в глубь стомы: багрово-красный цвет, выведенной наружу кишки, отливающий нутряным блеском, его отвращал. Рафа с тяжёлым вздохом вывернул мешочек и принялся его стирать. На трубке батареи уже висели два мешка с не отстирывающимися коричневыми разводами. Ну почему это с ним случилось? Жить можно, но трудно и унизительно. Из стомы мог предательски вырваться газ, люди делали вид, что они ничего не заметили. Что он мог сделать? Вот исполнится ему 65 лет и он уйдет! Скорей бы. Если Рафа уходил в ванную, то находился там столь долго, что окружающим, непосвящённым в его обстоятельства, его неуместное продолжительное отсутствие казалось подозрительным. Не мог же он всем объяснить, что мешок на животе, налился тяжестью и его следовало освободить, а это целая волокита.

С работы Рафа вернулся раньше обычного, Мира тоже подоспела, принесла сумку с каким-то очередным дефицитом. Пожарила отбивные. В кухне отлично пахло жареной свининой. Обычно Мирка всегда нудила насчёт диеты, но сегодня — особый день, он вернулся из командировки. Рафа выпил рюмку водки и почувствовал ужасную сонливость. В поезде не выспался. Однако, оказавшись в кровати, не мог уснуть. Мира рядом уже давно сладко посапывала. Жена! Это самый близкий человек на свете или всегда чужая женщина? Рафка не мог бы дать точного ответа. Когда как! Сейчас он свою Мирку ощущал действительно «своей». Ради неё когда-то он совершил некий поступок, который до сих не забылся. Наоборот, с годами тот давний жизненный эпизод высвечивался в Рафином сознании всё ярче, тревожил и смущал его.

Было это летом 53 года. Сталин в марте умер, в Рафиной семье это событие не обсуждали, да и с кем было его обсуждать. Отец с ним почти не разговаривал, а с матерью к этому времени они оба не общались. С бабушкой такие дискуссии были бы смешны. Рафе исполнился 21 год, он учился в институте, старался хорошо проводить время на вечеринках в своей институтской компании. Сам себе он очень нравился: модные широкие брюки, рубашки-апаш, трикотажные шёлковые тенниски, белые парусиновые туфли, которые он натирал мелом. У него было два очень приличных костюма, сшитые на заказ в специальном ателье по папиной протекции. Рафа, по модному тогда выражению, «шлялся», но папа ему не препятствовал, просто раз и навсегда предупредил о двух вещах: нельзя напиваться и болтать лишнее, потому что это чревато неприятностями, которые, возможно, даже он не сможет устранить, и ещё Рафе следовало быть осмотрительным с девушками, которые тоже сулят неприятности, только другого рода. Остальное отца не интересовало. Если бы Рафа был студентом-медиком, Наум Зиновьевич, конечно, участвовал бы в его карьере, а так… сын сделал по-своему и должен теперь сам пробиваться.

Миру Рафа увидел на одной из вечеринок на Первое мая. Чья-то дача, весна в разгаре, на участке растут тополя, набухшие липкими почками. Девушка — не еврейка, и Рафе это понравилось. Русые волосы мелкими кудряшками, собранные черным бархатным обручем. Перманент только начал входить в моду. Крепдешиновое платье в мелкий цветочек, жакетка. Высокая, статная «девушка с веслом», не худенькая, скорее плотная, но очень привлекательная. Лицо не особо выразительное, простое, но милое. Девушка была медичкой и это, как Рафа потом понял, оказалось решающим фактором. К врачам его тянуло. Все разъезжались с дачи поздно и Рафа поехал Миру провожать. Её обманчиво еврейское имя его позабавило: «революция мира», т. е. Миркин папаня был заворожен мировой революцией. Сам Рафа ни в какую такую ерунду не верил. Смешно. Мира стала его официальной девушкой: танцы в институтском клубе, кино каждую субботу, в театр ходили. Рафа дарил букеты, покупал мороженое. В Горький приехала двоюродная сестра из Москвы, старше на пару лет, вот её он по-настоящему любил. Они друг друга понимали, сестра была его другом, хоть это и редко бывает. Он представил ей Мирку:

— Вот, знакомься. Это — Мира. Моя хорошая знакомая. Рафа широко улыбался, но смотрел настороженно. Если бы сестра Иза сказала, что ей его девушка не нравится… ещё неизвестно, как всё сложилось бы.

— Очень приятно. Иза. Сестра доброжелательно улыбалась. Они ходили на концерт в консерваторию, а потом, проводив Миру, Рафа поехал домой. Иза ждала его, не ложилась.

— Ну как она тебе? Говори.

— Симпатичная девушка, но я же её совсем не знаю. Она умная?

— Ой, господи. Ну зачем девушке быть умной? Она разумная девушка и меня любит. Разве этого недостаточно?

— Не знаю. У тебя с ней серьёзно?

— Серьёзно. Но я ещё ничего не решил. Тебя ждал. Ты считаешь она красивая?

— Да, вполне. Ты что ей уже предложение сделал?