Мне хорошо, мне так и надо…

Тут всё было сложно. Оливье с годами так и не сумел отделаться от ощущения, что американцы очень мало знают, нелюбопытны, в чём-то наивны, и считают себя самыми умными. Такие наблюдения Оливье научился скрывать, но честно говоря, он считал себя много умнее большинства. Он был способнее большинства, и по точным и по гуманитарным наукам. Большинство раздражало его верхоглядством, необъяснимым самомнением и полным отсутствием самокритичности. Ну почему они всегда были такими весёлыми, полными энтузиазма и уверенности, что всё у них будет хорошо? Он вовсе не был уверен, что у него всё будет хорошо, и испытывать на пустом месте море энтузиазма ему было трудно. Он хотел бы стать одним из них, человеком толпы, но знал, что это невозможно. Так получилось, что Дженнифер была первой, кто понял, что Оливье другой, а поняв, согласилась с ним быть, полюбила за непохожесть.

Таких девушек на кампусе было не так уж и много. Чистый тип ухоженной воспитанной еврейской девочки. Неплохая фигурка, невысокая с особой чисто еврейской пухлостью, которая совершенно не похожа на лишний вес. Дженнифер производила впечатление скорее тоненькой миниатюрной девочки, но щёки у неё были румяные, ямочка на подбородке, пухлые губы, высокая немаленькая грудь, стройные, не худощавые бедра и тонкая талия. Из-под чёрных густых бровей смотрели большие очень чёрные яркие глаза с лёгкой хитринкой, блестящие и чего-то такого особого обещающие. На первый взгляд Дженнифер могла бы показаться немного экзотичной, не такой как обычные американские «дворняжки». Ошибочное впечатление: она действительно была обычной американской девочкой, любила футбол с бейсболом, смотрела по телевизору «Супербол». Гладкая благополучная калифорнийка, умеющая играть в теннис и даже в гольф. А что в Юккле были другие девочки? Получалось, что другие, потому что Дженнифер была еврейской девочкой, а никаких еврейских девочек Оливье в Юккле не знал. Еле уловимая разница, но разница.

Дженнифер никогда не употребляла в речи бранных или даже жаргонных словечек, была доброжелательна и спокойна. У неё были такие чёткие представления о том, что можно, а что нельзя, что Оливье ей даже завидовал, он в последнее время не был так уж уверен в общепризнанной морали. Семья ходила в синагогу только по праздникам, но уж на Йом Кипур обязательно. Йом Кипур Дженнифер не любила, а от весёлого Пурима у неё с детства сохранились самые приятные воспоминания. На Хануку папа давал ей деньги. Пасху с чтением долгой пасхальной Агады её родители тоже соблюдали. Вряд ли, как она Оливье объясняла, они были по-настоящему религиозны, просто чтили традиции, да и связи в богатой еврейской коммьюнити имели для отца значение. Прадедушка и прабабушка Дженнифер были из Голландии. Впрочем, для Оливье всё это было неважно, он был влюблён.

На минуту закрыв глаза, он представил себя и Дженнифер на её узкой постели в общежитии, подруга уехала домой на выходные, и они получили комнату в своё полное распоряжение. Как хорошо Оливье помнил эту девчоночью комнату с мишками и пушистыми пледами. Как им хорошо было вместе: запах её дорогих шампуней и лосьонов, большая твердая торчащая грудь, бархатная смуглая кожа. Он оказался её первым мужчиной, но она как-то сразу научилась получать от секса удовольствие. Они не были участниками драмы, наоборот, любовь создавала хорошее весёлое настроение. А потом, когда Дженнифер обнаружила, что беременна, настроение у них сразу стало плохим, даже не плохим, а очень тревожным. Оливье лежал без сна в своей общежитской кровати, и клял себя последними словами: как он мог… как он допустил… что делать… что скажут родители… О своих родителях он беспокоился меньше, а вот о её… Дженнифер сразу категорически отказалась от аборта, об этом для неё даже не было речи. Ну, что ж… пусть рожает. Он через пару месяцев заканчивал университет и уже имел несколько предложений по поводу работы. Не бог весть какие позиции, но работа у него будет, а ей надо ещё год учиться. И как это всё будет, а главное, что скажут её родители?

Объяснение с отцом у него прошло без особых эмоций. «Женишься? А не рано ли? Ну, давай, это твоё дело. Я надеюсь, ты понимаешь, что я вам помочь ничем не смогу. Ты мне и так должен», — вот что папа сказал. А мама? А у мамы он ничего просить не будет. Да и вообще, зачем ему родительские деньги, он и сам заработает, другие же зарабатывают.