Мне хорошо, мне так и надо…

Они долго не спали, пили вино и обсуждали, как он будет учиться. Дженнифер не спросила, на что они будут жить, когда он уволится. Еврейская патриархальная вера в то, что муж «обеспечит» жила в ней где-то глубоко и была незыблема. Честно говоря, Оливье и сам не знал, как он сведёт концы с концами. Как, как? Как-нибудь. Идея учиться французской литературе, использовать наконец с пользой свой родной французский и прекрасный испанский овладела Оливье без остатка. Он отработал в Эппл две недели по закону и наконец наступило прекрасное утро, когда ему не надо было вставать по будильнику. Они поехали на море. Дженнифер плескалась вместе с Зоэ в прибое, а Оливье лежал на солнце. Он думал о массе интересных философских книг, которые он теперь прочтёт, а главное он будет говорить по-французски. Как же он соскучился по своему языку, как ему его не хватало. Оливье даже заметил, что все эти мысли ворочаются у него в мозгу по-французски, даже губы шевелятся. Громкий голоса Зоэ и Дженнифер, оживленно что-то обсуждающие по-английски, показались ему вдруг иностранными, чужими. Дочка приложила мокрые холодные ладошки к его разгорячённой коже. Всё будет хорошо. Так он тогда думал, готовясь всё в своей жизни поменять.

Приехали в небольшой мрачноватый университетский городок Юджин, поселились в крохотной квартирке для аспирантов совсем близко от кампуса. Оливье ходил на занятия пешком, а в распоряжении Дженнифер оставалась их старая машина. В университете Оливье всё нравилось. Он начал преподавать французский и новый опыт учительства был ему по душе, он чувствовал, что он ребятам нравится. Занятия тоже казались интересными, Оливье получал удовольствие от лекций, выступал на семинарах. Как обычно он стал одним из лучших студентов. Ничего, правда, удивительного в этом не было: французский — его родной язык, он был самым старшим аспирантом, больше других успел прочесть, к тому же многих авторов он хорошо знал, читал их, а американцы представляли собой tabula rasa, их невежество европейца Оливье поражало. Быть отличником было для него привычно. Он решил писать диссертацию по-английски, так как профессора ему намекнули, было лучше, выгоднее для поисков работы. Что ж, логично: американцы должны писать по-французски, а он, бельгиец — по-английски. Сначала он волновался, что не сможет, но потом, получая за свои эссе только высшие баллы, Оливье понял, что сможет. В какой-то момент ему стало казаться странным, что преподаватели почти ничего в его текстах не исправляли, со всем соглашались. В Бельгии или во Франции он бы по сто раз всё переделывал. Оливье ждал критики, но её почти не было, всё принималось, комплименты, похвалы.