Мне лучше

– Да как-то… не знаю.

– Ладно, не хотите говорить – как хотите, дело ваше. Но должен вас предупредить: вы будете уволены за тяжкий проступок. То есть без выходного пособия.

– …

– А перед этим вам придется пройти одну процедуру… Это ничего не изменит, но таков порядок в подобных случаях.

– Какую процедуру?

– Вы должны посетить психолога.

– Психолога?

– Да. Психолога.

10

Интенсивность боли: 0

Настроение: тревога за будущее, но все равно облегчение

11

После разговора с Одибером я собрал свои вещички (всего-то набралась одна коробка). Не так уж много материальных следов осталось от времени, которое я тут провел. Одного часа хватило, чтобы упаковать все десять лет. Я всегда предпочитал работать без лишнего шума, вкалывать, а не пускать пыль в глаза, но теперь – баста. Отколошматив Гайара, я не только дал волю злости на мерзавца, что довел меня до крайности, но и покончил с собой как с обеспеченным служащим. Сломал карьеру собственными руками.

Можно было истолковать эту выходку и так. Теперь у меня нет выбора. Придется выбирать другую дорогу, и я чувствовал, что сил у меня хватит. Увы, мой оптимизм был тут же посрамлен. Не успел я поверить, что теперь все будет хорошо, как спина разболелась опять. Дал выход агрессии – и все в порядке? Как бы не так! Боль возвращалась как настырный нахлебник: думаешь, наконец-то от него избавился, а он опять тут как тут. Нет, я не выздоровел. Наоборот – после затишья новый приступ казался еще острее. К физическому страданию добавлялась мучительная мысль, что избавления нет и не будет.

Из кабинета я вышел несчастным и сгорбленным. Коллеги с ужасом смотрели на меня (спасибо хоть смотрели!). Должно быть, думали, что я сгибаюсь под бременем вины. А мне хотелось сдохнуть, я не знал, куда деваться от нескончаемой боли. Я зашел в тупик и уже не питал особых надежд на психоанализ. Начать с того, что мне трудно лежать, поэтому кушетка не годится. Выходя, я оставил охраннику свой пропуск-бейдж. Все кончено. На улице было все так же ясно, меня едва не ослепило солнце. Но очень скоро, будто в наказание за шалость, его закроют облака.

В другое время я бы первым делом позвонил жене и все ей рассказал. Но, учитывая обстоятельства, решил подождать – скажу, когда увидимся. А может, не скажу. Хватит с нее горя. Ее спокойствие – прежде всего. Она уже вышла на работу, и я беспокоился, каково ей. Послал ей за день несколько эсэмэсок, но ответа не получил. Понятное молчание, да и потом, слова поддержки не требуют ответа. Я писал, что думаю о ней и хочу поскорее увидеться вечером. Правда, писал скорее механически, не сказать, чтобы каждое слово шло от души. Нежные чувства с годами тоже превращаются в привычку. Действительно ли я о ней думал? И так ли уж стремился поскорей увидеться, чтобы обнять и утешить? Как же тогда, говоря с секретаршей, я мог забыть, что у нее умер отец…

Дома, вконец измотанный событиями последних дней, я прилег в гостиной на диване и провалился в сон. Проснулся – Элиза еще не пришла. Я подошел к книжному шкафу и надолго застрял – доставал с полок и перелистывал случайные книги. Опять предвкушая, как у меня теперь появится время читать, – может, и к своему заброшенному роману вернусь. Путь к новым горизонтам открывался путешествием в прошлое. Я мысленно перебирал все, что мне нравилось в молодости, былые увлечения, все, что постепенно отсыхало, по мере того как я становился солидным взрослым человеком. Вдруг захотелось переслушать старые виниловые пластинки, закурить самодельные сигареты. Юные годы рисовались мне счастливым временем шальной свободы. Но ведь это не так. Если не считать походов с Сильви по художественным галереям – не так уж много их и было, мои увлечения ничем не отличались от стандартного молодежного набора. Чего бы я сейчас ни напридумал, никто не поверит. Единственное, чем я в самом деле выделялся, – так это пристрастием к слову. Я позабыл о нем, а вот теперь, как только выдался нечаянный досуг, оно пробудилось. Уйдя в эти мысли, я витал между прошлым и будущим, словно в защитном коридоре, который отгораживал меня от насущных тревог. О доме, о счетах, о кредитах и других практических заботах не думал. Я был так далеко от всего этого, меня совсем не волновало настоящее.

12

Интенсивность боли: 8

Настроение: ностальгическое

13

Пришла Элиза. Зашла в гостиную, не глядя на меня, поставила сумку. Я подошел к ней:

– Ну, как ты?

– …

– Первый день был не слишком тяжелым?

Она повернулась ко мне, по-прежнему не говоря ни слова, как будто ей больно говорить. Глаза были заплаканные. Наконец, словно через силу, она сказала:

– Давай разведемся.

– Что-что? Что ты сказала?

– Давай разведемся.

У меня потемнело в глазах. Едва придя в себя, я попытался возразить:

– Послушай… может, лучше поговорим об этом завтра?

– Нет. К тому же и говорить-то не о чем.

– …

– И, если можно, переночуй сегодня где-нибудь не дома. Мне хочется побыть одной. Прошу тебя.

– …

– Пожалуйста!