Я замер с телефоном в руке. У меня все это в голове не укладывалось. Изумляло не столько то, что Одибер, как я понял, сделал все возможное, чтобы смягчить условия увольнения, сколько его радостный – да что там, – сердечный! – тон. Мне не верилось, что он мог сказать: “Нам будет вас не хватать”. Я проработал под его началом больше десяти лет, и хотя ни холодным, ни нелюбезным он не был, теплоты в нем тоже не чувствовалось. Он всегда держался со служащими на расстоянии, из бегая завязывать с кем-либо дружеские отношения. Я понимал теперь, что такова его профессиональная тактика; в жизни он совершенно другой человек. Видимо, утром, приходя на работу, он прятал свою настоящую личность в портфель. Офис – это особый мирок. Театрик со своими трюками и обманками, где каждый играет роль, положенную ему по чину. Я понял правила, когда уже вылетел из игры. Это определенно мое главное свойство: без конца отставать от действительности[23]
. Моя беда в том, что я не смог постигнуть эту действительность, когда продвигался по службе, не замечая, сколько подлости клубится вокруг. Не то чтобы я не догадывался о вывихнутости этого мирка, но из-за своей неспособности натянуть личину в конечном счете не разглядел, что меня подсиживали. Никаких сожалений я не испытывал: я не пригоден к штурму карьерной лестницы. Мне не хватало дипломатичности, актерских способностей, у меня не было дара быть другим. Я постоянно чувствовал, что обречен быть самим собой и выше головы не прыгну.Прошло еще несколько минут, прежде чем я осознал, что именно подразумевал этот разговор: по всей видимости, я получу солидную компенсацию. А также смогу претендовать на пособие по безработице. Не успела на меня свалиться новость о наследстве жены, так теперь еще и это: материальные препоны рушились одна за другой. Как минимум два-три года я смогу бездельничать. Это не входило в мои планы, но можно было не спешить срочно искать работу. Я стал думать, на что бы потратить эти деньги, но хоть бы что шевельнулось. Ни прихоти, ни желания. Отправиться в путешествие? Даже этого мне не хотелось. При мысли о том, что нужно куда-то ехать, я заранее лишался сил. Не хотелось ровным счетом ничего. В общем-то, так было всегда. Я никогда не был транжирой, не из скупости, но просто потому, что был глубоко безразличен ко всякого рода покупкам. Я и представить себе не мог, что мне когда-либо доведется жить без жены, без детей, без работы и не тревожась о хлебе насущном. Сколько раз в жизни нам выпадает возможность пожить в свое удовольствие? Со мной такого еще не случалось. Начиналась новая полоса.
Годами я жил под гнетом денег, налогов, всевозможных необходимых трат. Сколько раз просыпался среди ночи, потому что мое подсознание продолжало вести лихорадочные подсчеты. Я размышлял о ставках по своим кредитам, думал, что и куда повыгоднее вложить, вычислял, какие налоги сулят мне перестановки в правительстве, с ужасом думал об увеличении дополнительного медицинского страхования, и кстати же вспоминались счета за газ, страховка на машину, плата за обучение сына, дни рождения всех на свете и причитания Элизы: “Когда же мы наконец перекрасим ванную?” Я без конца мусолил все эти вопросы, но безотчетно, сам того не ведая, как если бы токи тревоги самовольно циркулировали по нашему телу. Только узнав, что освободился от материальных пут, я понял, кожей ощутил, в каком страхе, в какой подавленности прожил все эти годы. И вдруг наступило освобождение. Мне стало лучше. Определенно лучше. Видно, моя спина тоже несла на себе бремя денежных забот. Конечно, главная причина моего недуга крылась не в этом, но спину слегка отпустило. Захотелось зайти в первый попавшийся магазин и купить что попало. Обыкновенно я так долго взвешивал “за” и “против” при любой покупке, что в конце концов приходил к убеждению, что мне ничего не нужно. Хотя понимал, что лукавлю. Мы только и делаем, что лжем себе, стараясь соразмерить запросы и возможности. Единственный способ уберечься от горечи. И вот теперь желания внезапно пробуждались во мне, свободные, не скованные сиюминутными нуждами. Я шел и раздумывал обо всем, что смогу купить. В первом же банкомате я снял с карточки пятьдесят евро. Поднес купюру к глазам и некоторое время разглядывал. Потом вдруг повернулся и зашагал назад, туда, где меня застал звонок Одибера. Бомж сидел на прежнем месте и, вероятно, собирался просидеть здесь весь день. Я подошел и протянул ему купюру. Он одарил меня такой же улыбкой, что и давешнюю женщину. Величина подаяния, похоже, была ему безразлична. Важно было участие. Я рассказываю об этом не для того, чтобы щегольнуть великодушием или альтруизмом, хоть мы нередко кичимся добрыми делами, извлекаем из них удовольствие, замутняющее простой порыв помочь ближнему, – нет, я не пытаюсь набить себе цену, ведь на самом деле меня просто-напросто не покидала уверенность, что этот человек – я сам.
12
13